На вопрос Хаджиханова о внешности женщины он ответил, что описание шофера полностью соответствует описанию хозяина квартиры, где «освободительница» останавливалась.
— Подожди, Абдулла Хаджиханович, читать второй документ... Прежде чем заняться посланием Петелина, послушай меня или Юрия Ивановича.
— Как вам будет угодно, товарищ генерал, — отозвался Невструев.
— Тогда я сам введу тебя в курс дела, Абдулла, — сказал генерал. — Наш младший лейтенант Юсуп Ходжаев хоть и недавно надел милицейскую форму, но в этом деле показал себя зрелым оперативником, а, Юрий Иванович?
— Вполне! — подтвердил Невструев.
— Он там отработал все прежние связи сбежавших преступников и проследил каждый шаг от колонии до места назначения тех, кто освобождался незадолго перед бегством Караева и Абрамяна. Таких было семь человек, и, по утверждению Ходжаева и Невструева, который очень яро поддерживает эту версию, а, Юрий Иванович? — Невструев молча кивнул головой, — ...ни один из них не мог помочь беглецам в осуществлении их преступного замысла. И остался один из бывших заключенных, — генерал наклонился над пометками в раскрытом блокноте, — Ибадуллин Ильяс Зарифович, освободившийся из той же колонии в начале года. Это тот самый, с чемоданчиком, который требовал от кассира билет на самолет, уносивший преступников... А зачем он пьяный у всех на глазах вертелся, тоже понятно: пить, мол, пил, а вот остальное — наговор, «нахалку шьете», как любят ему подобные выражаться... А теперь читай второе, Абдулла.
Во втором донесении майора Петелина сообщалось о принятых мерах по розыску Ибадуллина. Нашли его место работы — в ЖЭКе комбината. Девушка с «Главной почты» узнала фотографию: именно он отправлял телеграмму о болезни Алика, но самого преступника обнаружить не удалось. В списке вылетевших авиапассажиров его фамилия не значится. Опрос шоферов, выезжавших в дальние рейсы, не дал ничего. Остается предположить, заключал Петелин, что подозреваемый Ибадуллин либо улетел под чужой фамилией, либо уехал с машиной, проходившей транзитом.
— Первую телеграмму, значит, тоже он отправлял, — закончив читать, сказал Хаджиханов. — А где фотография Ибадуллина? Надо срочно размножить.
— Я уже дал команду, — ответил генерал. — А что у тебя, Абдулла, с твоим старым знакомым «Арканом»?
— Только все старое, товарищ генерал! — с горечью признался Хаджиханов. — Обновил старое в памяти, а дополнить абсолютно нечем, кроме услышанного Юрием Ивановичем от продавца из «Продтоваров»...
— Кстати, наблюдение за магазином продолжается, Юрий Иванович?
— А как же, товарищ полковник? Пока магазин — единственный шанс выйти на Кочневу-Мартову...
...Хаджиханов медленно закрыл «Дело», сердясь и на Ибрагимову, и на работников райотдела, и на себя за то, что слишком мало сделали, чтобы помешать рождению еще одного рецидивиста. В том, что Кенжа Тураходжаев, «Аркан», причастен к преступлениям, совершаемым в последнее время в городе, полковник был уверен. Но, как обычно, решил еще раз проверить...
Набрал телефонный номер Харченко, тот сразу взял трубку. После провала его версий о краже парчи и с «ювелиром» майор заметно сник и даже стал сутулиться, чего за ним не замечалось ранее. Хаджиханов, встретившись в коридоре с Харченко, потерявшим свой прежний лоск, по-человечески пожалел его.
— Максим Алексеевич, — сказал Хаджиханов, — хватит, наверное, себя казнить? Работа наша такая, вы не хуже меня знаете, что без ошибок трудно обойтись. Но все ошибочное либо само отпадет, либо мы заставим его отвалиться, и останется единственное верное. А потом что ни говорите, а грабителей в деле о парче мы нашли? Нашли! «Ювелира» вы сами взяли? Сами! Так что на одного крупного мошенника меньше стало! Круг сузился... А вы в «разбитое сердце» играете. Кончать пора! Честное слово!
И Харченко приободрился после этого разговора. Новое поручение начальника уголовного розыска он воспринял как полное прощение за неуспех в операции «Волк» и рьяно взялся за выполнение задания. Как и предполагал Хаджиханов, по их управленческой картотеке и по «Делам», хранящимся в архиве детской трудовой исправительной колонии, под кличкой «Аркан» проходил только один человек — Кенжа Тураходжаев.
К Тураходжаевым полковник решил поехать сам, взяв с собой Харченко.
Самого Кенжи дома, разумеется, не оказалось. Приезду работников милиции старшие Тураходжаевы отнюдь не обрадовались. Отец, начавший тучнеть мужчина, полноту которого не могла скрыть широкая шелковая пижама, встретил их подчеркнуто сухо. Похоже, он давно сидел за вечерним чаем, потому что глубокие залысины были покрыты крупными каплями пота. За столом сидела девушка с короной из темных кос, по-домашнему уложенной на голове. Пожилая женщина с запавшими, покрасневшими, похоже — заплаканными глазами челноком скользила из гостиной в кухню, что-то унося и принося на черном с яркими цветами подносе.