Теперь Мишка не слышал ни дробного перестука за околицей, возле кладбища, ни отца, что-то кричавшего ему вслед, ни заливистого лая мчавшейся рядом огромной рыжей собаки. В ушах свистел ветер, в такт конскому топоту отсчитывало удары сердце, в груди вспыхнула дикая радость — наконец-то он скачет на Порохе! Вспыхнула и тут же погасла, как спичка на ветру: отец сам посадил его на самого быстрого и злого жеребца только потому, что в деревню ворвалась война...
И перед мальчиком, во всей своей страшной безысходности встал вопрос: что же теперь будет? В кино и то война очень страшная... Сколько раз в клубе показывали «Чапаева», столько раз и ходил туда Мишка, тая надежду, как и другие ребята, что вот-вот выплывет Чапай... Не мог же он погибнуть — такой смелый и сильный, когда до берега оставалось совсем мало! Да, война очень страшная! Только пришла к ним в деревню, и уже дядю Николая убили... И мама осталась одна... Как же она будет жить без отца и Мишки? Ведь она без них сроду не оставалась даже на один день!..
В лесу было тихо. Только мягко шлепали по влажной земле копыта жеребца, да в зелени деревьев то ли ссорились, то ли резвились юркие мухоловки. Не чувствуя поводьев, Порох несколько раз останавливался, поворачивал к Мишке голову и, косясь умным глазом, тихонько пофыркивал, словно спрашивал: «И чего это мы отправились в такую даль, когда наш дом совсем в другом месте? Может, повернем обратно?»
Мишка тихонько похлопывал коня по упругой, налитой силой шее, трогал бока каблуками новых, надетых в дальнюю дорогу ботинок, и Порох, недовольно дергая головой, раскачиваясь, продолжал бежать дальше. Когда жеребец останавливался, Мишка совершенно отчетливо слышал, как с той стороны, где осталось родное село, доносились глухие раскаты грома, и сердце мальчика больно сжималось.
Казалось, дороге через лес конца не будет, и Мишка даже растерялся немного, когда перед ним вдруг открылась огромная, залитая солнцем поляна с разбросанными по ней ярко-белыми домиками под соломенными крышами. Это и были Ягодные выселки, где жили мамины родители, Мишкины дедушка и бабушка.
Порох остановился, как вкопанный, и ни в какую не хотел идти дальше, как Мишка ни погонял и ни упрашивал его. Вконец потеряв терпение, Мишка гикнул, с силой ударив коня каблуками. Порох взвился на дыбы, барабаня по воздуху передними копытами, и Мишка, не удержавшись, сполз по крупу коня на землю. Порох легко отпрыгнул в сторону, не задев мальчика, прощально заржал и, сначала медленно, а потом все быстрее, широкой, размашистой рысью побежал по лесной дороге назад.
Бабушка, увидев у калитки внучонка, выронила из рук миску с кормом для кур и, путаясь в длинной юбке, заспешила к нему, приговаривая:
— Ой, Мишенька! Ой, внучонок мой родненький! Беда-то какая! Ой, какое лихое горе свалилось на нас! — она прижала Мишкину голову к фартуку, пахнущему только что выпеченным хлебом, парным молоком и фруктовым взваром, который Мишка очень любил. Мишка слушал горькие причитания бабушки, чувствовал, как содрогается ее сухонькое тело, и мальчику стоило большого труда самому сдержать так и рвущиеся наружу рыдания. Выручил дедушка, вышедший на плач и причитания. Он тихонько, но твердо отвел от Мишки бабушкины руки, обнял внука за плечи и повел в избу.
— Ты бы, мать, дала внучонку умыться, накормила, напоила, а то сразу в слезы... Слезы — они штука нехитрая... Пошли-ка домой, пошли-ка, мать, посидим за столом... Внучонка послушаем... А во дворе-то, стояком, какой-такой разговор получиться может?
Выслушав сбивчивый Мишкин рассказ, дедушка сердито засопел и стал старательно сворачивать цигарку. Бабушка сидела за столом, подперев рукой щеку, непрестанно вытирая кончиком платка слезы.
— Так ты, внучек, говоришь, Галя недалеко успела скотину угнать? — наконец, прервал дедушка тяжелое молчание.
— Какая Галя? — не понял сначала Мишка и тут же спохватился: ведь Галей звали его маму!
Так началась для Мишки новая жизнь на недалекой, но все равно чужбине. Хотя разве можно назвать жизнью эти одинаковые, похожие один на другой, как цыплята от одной клушки, дни? Ребят в Ягодном вообще мало, а теперь за весь день ни одного не увидишь. Кто не ушел в лес, сидят дома, за ворота глаз не показывают. Да если бы они и показывались, Мишка все равно бы их не увидел: его самого бабушка ни на шаг за калитку не пускает.