— А ну, потише! — поднялся за столом Григорий. — Веди себя как следует, Булдаков!
— Под защиту берете? — сразу сбавил тон Лека. — Знакомое дело! Ладно, спрашивайте!
Из расспросов Леки выяснилось, что он один раз «подкинул в лапу хозяину три куска». Это было прямо в «победе», когда он ездил с ним в Каракурганскую партию.
За Лекой вошла последняя пара — братья Хутуриди. Они тоже давали директору деньги после дорожной проверки. По 150 рублей с брата... Через Сиротина.
— Теперь можете идти, — приподнялся Трофимов. — Там подождите. Нужны будете — позовем.
— Пусть остаются, — вмешался Киселев, — мне же нужно отводить обвинения, — горько усмехнулся он.
— Пока обойдемся без них... Хотя, ладно, пусть остаются. Говорите, товарищ Киселев, — согласился Трофимов.
— Я должен доказать, что не делал того, чего действительно не делал, — глухо заговорил Киселев. — Меня обвиняют во взяточничестве... Обвиняют на основании заявлений...
— Но их пять! — прищурился Трофимов.
— Все это сплошная ложь, фальсификация, провокация, — продолжал Киселев, не расслышав или сделав вид, что не расслышал реплики. — Вот мои доказательства. Шин утверждает, что дал мне несколько сот рублей за то, что я пересадил его якобы на новый автобус. Вот выписка из отдела кадров нашего управления о назначении меня на работу. А это — акт о приемке Шином автобуса. Стоит только взглянуть на дату того и другого документа — и все станет ясным. Шин сел на новый автобус за четыре дня до моего появления на автобазе!
Григорий победно посмотрел на Трофимова.
— Хорошо. А случай со второй шиновской взяткой? — приготовился записывать Трофимов.
— Товарищ Трофимов, — взволнованно заговорил Григорий. — О взятках здесь никто и речи не ведет, разговор идет только о си-гна-лах, — раздельно произнес он. — Есть же разница. Это, во-первых... А во-вторых, почему мы должны разбираться со вторым сигналом Шина, если первый — сплошная ложь? — и обернулся к Киселеву. — Говорите, говорите, Анатолий Петрович! Или дайте лучше я скажу. Я Булдакова знаю немножко. И у всех, кто хоть немного знает Леку, его заявление о «трех кусках» ничего, кроме смеха, вызвать не может. У такого, как он, копейка в кармане не залежится, а не то, что куски. Зарплата, «левые», до которых он большой охотник, все идет на «белоголовку». Ладно, допустим, что он скопил, занял, нашел... Булдаков утверждает, что деньги он дал директору прямо в машине, на Каракургане. Это его утверждение — тоже наглая выдумка. Я же ездил туда. И Авруцкий ездил. И наедине с Булдаковым директор не только на минуту, даже на секунду не оставался. Клянусь, чем угодно!
— Давно была поездка... Трудно вспомнить... Кажется, мы все время были вместе... — протянул Авруцкий.
— Так, ладно, — усмехнулся Трофимов. — А что вы, товарищ Киселев, скажете о главном обвинителе, Сиротине? О его заявлениях?
— Ничего не могу сказать, — вздохнул Киселев. — Это как раз тот случай, когда человек должен доказывать, что он не верблюд. И доказательств не подберешь! Единственное мое спасение в том, что вы мне поверите на слово: я не верблюд! Ничего подобного никогда не было и не может быть! — Киселев говорил спокойно, только пальцы, вцепившиеся в кромку обтянутого сукном стола, слегка подпрыгивали, показывая, чего стоит это спокойствие их хозяину.
Торжествующая улыбка пробежала по губам Сиротина. Лека, не таясь, толкнул его коленом: наша, мол, берет.
— Рано торжествуете победу! Правда все равно выплывет! — встал Григорий рядом с Киселевым. — Вам плохо, Анатолий Петрович? Товарищ Трофимов, давайте разбор отложим!
— Извините, пожалуйста, — виновато сказал Киселев. — Если можно, давайте хоть на несколько часов отложим, а то моему потрепанному мотору, — взялся он за грудь, — слишком большая нагрузка...
— Завтра в это же время соберемся... Доведем дело до конца, — бесстрастным голосом проговорил Трофимов.
Но собираться комиссии уже не пришлось. Утром у столовой Трофимов снова поджидал Григория.
— Ну, вот, почти вся комиссия в сборе, — бодро начал Трофимов, хотя во всей его фигуре царила какая-то растерянность. — И хорошо! Больше заседать не придется. Сиротина вчера вечером органы взяли.
— Как взяли? — даже опешил Григорий.
— А вот так, — торжествующе сверкали прячущие глаза очки Трофимова. — Знаете, что это за гусь Сиротин? Да он и никакой не Сиротин, а Мирютин! Его, оказывается, давно разыскивали. В сорок первом под Москвой сдался в плен добровольно... И выплыл только в сорок четвертом году в нашем госпитале, где стал Сиротиным. А чем три года занимался этот «защитник Родины»? — вскинул голову Трофимов. — Вот то-то и оно! У Хутуриди он тоже деньги взял, только не для Анатолия Петровича, а для себя. И вот теперь он еще выступает в роли борца за правду! Да, если у человека такое гнилое нутро, это всегда скажется! — кипятился Трофимов. — Вот какие дела-то, — помолчав, сокрушенно покачал головой Трофимов. — Сколько еще нечисти, Корсаков, бродит по свету, сколько нам с тобой еще предстоит повозиться! А ты не хотел разбором заниматься! Видишь, как все обернулось? Слушаться всегда нужно старших! Ну, иди, иди, трудись...