— Вы плохо знаете людей, доктор, и еще хуже Федора Филимонова! Он же Федька Филин, — снял отсутствующую шляпу Филимонов. — Учиться вам надо! Мне бабушка в детстве по секрету сказала, что ученье — свет, неученье — тьма! Как вам нравится, доктор, этот философ, выросший на печке?
— Очень нравится!
— Мне, откровенно говоря, нравится больше сама печка, на которой родилось много умных вещей. Включая вот эту, — ткнул себя в грудь Филин.
— Слушай, Федя, я боюсь, что от смеха потеряем последние остатки трудоспособности.
«Заученным жестом, — продекламировал Филин, — герой романа смахнул улыбку с лица».
— Ну и артист! — не выдержал Джура, видя, что Филин действительно «смахнул» улыбку с лица. — Настоящий аскиячи!
— Начнем, братцы? — спросил Григорий. — Не будем время терять, пока жара не наступила.
— По пиалушке чая надо пить — потом начинать будем, — просяще проговорил хозяин.
— Хоп! По пиалушке чая — и начнем!
— Переговоры проходили в теплой дружественной обстановке, — голосом диктора заговорил Филин, — и закончились к обоюдному удовлетворению высоких договаривающихся сторон. — И поднялся. — Свистать всех наверх! Хотя зачем всех? Наверх поднимется один товарищ Филимонов Федор Иванович, остальным — на раствор, на подноску кирпича.
— Вы с этой стороны еще не знали, доктор, товарища Филимонова? — обратился Федор к Корсакову.
— Честное слово, не знал! Ты же, Федор, многим каменщикам сто очков вперед дашь!
— Тюрьма — не жизнь, всему научит! Эй, там, на растворе, месите лучше! Комья попадаются! Прошу вас учесть: глину месить — не фрикционы жать на экскаваторе. Здесь голову иметь нужно!
— Давай, давай, «голову»! — окликнул его снизу Джура. — Я тебе сейчас такой раствор приготовлю! Каймак! На лепешку мазать можно! Чего! Дать лепешку? Будешь мазать?
Но ответить Филин не успел.
— А лишняя рабочая рука здесь, случаем, не нужна? — услышал Григорий знакомый голос и обернулся. Лешка! Лешка Громадин с заправленным в брюки рукавом белой рубашки стоял перед ним и улыбался.
— Ну, ну, ну! Без этих самых нежностей... Не за себя боюсь, за нее, белоснежную... — пятился Лешка от Григория.
— Снимай рубашку! А то так обниму! — протянул руки Григорий, до локтей покрытые глиной.
— При слове снимай, раздевайся я не могу оставаться равнодушным. Профессиональная привычка! Вам помочь, маэстро? — вмиг оказался рядом Филин.
— Идите хоть руки помойте, вы, грабители! — отмахивался от них одной рукой Лешка.
— Нет, ты скажи! Как ты здесь очутился? Как нашел нас? — забросал Григорий друга вопросами.
— Записывайте, — сделал серьезное лицо Громадин, — приехал сюда жить и работать, хотите, сначала работать — потом жить. Вас нашел при помощи любимой матушки товарища Корсакова. Что я делаю здесь? Стою и отвечаю на глупые вопросы!
— Руку! — потянулся к Громадину Филин. — Ваше умение ориентироваться в обстановке, вести душеспасительные разговоры с верующими вызывают у меня душевный трепет.
— Успокойся, сын мой! — перекрестил Федора Громадин. — Отложим волнения на вечер.
— А будут они, падре?
— Будут, сын мой! — выразительно хлопнул себя Громадин по карману.
— Аминь! — постным голосом произнес Филин и поднялся. — Меня зовет небо!
— Оно и меня зовет! Долой белоснежные рубашки! — оставшись в одних трусах, Лешка занял место на подмостках рядом с Филимоновым.
— Шевелись!
— А ну, нажми, молодежь!
— Спать дома будете! — весело покрикивали они. Стены росли на глазах.
— Вот это я понимаю — темпы!
Заработавшись, ребята не услышали, как у ворот остановилась машина. Из нее вышли Хамидов и Ходжаев. Некоторое время они молча стояли, наблюдая за веселой работой маленькой бригады, и только потом Хамидов дал знать о своем присутствии.
— Молодцы, ничего не скажешь, молодцы! Вот так и нужно! Молодцы! — еще раз повторил он.
— А удар-то достиг цели? — тихонько спросил Ходжаев у Григория, незаметно, глазами показывая на Филимонова. — Вот какая наша с тобой общественная работа, сразу и не узнаешь, где что поможет: где лекция, где кулак! И дальше будем всё по очереди пробовать?
— Нет! Хватит! Этого я больше пробовать не буду, — сжал Корсаков кулаки.
— Хватит работать! Одна крыша осталась! Потом сам сделаю! Плов готовый уже, остынет. Давайте руки мыть, плов кушать.
— Плов? Без этого самого? — щелкнул себя по кадыку Филин. — Аллах не простит нам такого кощунства. Алле! Гоп! Ловкость рук — и никакого мошенства.