А тут ещё Влас прислал Томаса мотористом землесоса на участок. Не нашлось достойной работы для шофёра-мудреца летом в гараже.
Пришёл Томас на молодёжный полигон и первым делом написал краской в будке мониторщика новую заповедь: "Золото — навоз, сегодня нет, а завтра воз". Следом прилетел Фанфурин водителем на вездеход.
Труппа Васи Заики пополнилась свежими кадрами, репризы клоунов шли ежедневно до слёз и коликов в животах, Томас учредил приз в соревновании. Повесил на древке над будкой мониторщика шикарную женскую шаль с кистями.
Где он её достал, так и осталось загадкой. На чёрную зависть Зинаиды вьётся на ветру, полощется желанный трофей для бригады. С удвоенной силой заревели землесосы, кинулся люд на штурм высоты, чтобы овладеть цветастым подарком.
После смены собирались гурьбой у доски показателей, и бедные старички не знали, куда деваться. Наконец, сговорились они обогнать молодых.
Горные мастера восстановили сорванные голоса, пили от безделья чай, но самое интересное оказалось в конце месяца, некого было наказывать коэффициентом. Все отработали ровно. Вышли на график выполнения двух планов.
Повару соревнование так понравилось, что за ужином он стал обделять проигравших, и на возмущённые крики отвечал: "Не на-а-до! Кто не работает, тот не ест!"
Пришлось вмешаться Ковалёву, поговорить с увлёкшимся Бульдозером. Тогда повар стал щедро закармливать отстающих: "Жрите, дармоеды, раз совести нет!"
Особенно цапался с поваром бульдозерист Иван Шульга, горластый и настырный в работе. Выглядел oн старше своих тридцати лет — долгие годы старания не омолаживают.
Как опытный бульдозерист, работал на подаче песков к промприбору и славился расторопностью. Однажды подошёл к Семёну и отозвал его в сторонку.
— Иваныч, дело есть на сто тысяч… Понимаешь, надо мне слетать на недельку домой, жена задурила.
— Не могу, без разрешения председателя.
— Отпусти? А? На вот, почитай, что она пишет. Ковалёв развернул листок ученической тетрадки, на котором было всего две строчки: "Если тебе нужны деньги — спи с ними. А мне нужен мужик!"
— Хм. Она что, не может обождать месяц?
— Приспичило. Я её хорошо знаю ишь! Деньги ей не нужны. Да она за них задавится. Чего только в доме нет — всё мало. Опять усылает на заработки. Отпусти, я ей проветрю мозги.
— Дети есть?
— Двое. Дочь в третьем классе, а мать всё не перебесится. Проучил её разок, теперь разрешения спрашивает. От, шалава!
— Как проучил?
— Детей у нас ещё не было. Приезжаю со старания, стучусь в квартиру. Батюшки! Стоит на пороге сонный громила в моих домашних тапочках, зевает, грудь пятернёй чешет. "Чё надобно?" — интересуется. "Как чего? — опешил я. — Это же мой дом!" — "Ну, заходи, раз твой…"
Сели мы втроём за стол, отпраздновали моё возвращение, бутылочку ихнюю распили. Я и говорю: "Мешать вам не стану" — собрался и ушёл. Наутро махнул в Крым. В артель отбил телеграмму, чтобы расчет вышли ли к морю, до востребования.
Отдохнул, прокутил денежки и назад возвращаюсь с молодкой. Жениться ей пообещал, мол, с женой развожусь, то да сё… Опять картина повторяется. Втроём садимся за стоя, бутылочку уговорили и прошу свою бывшую половину:
"Лида! Я твоего друга не выгнал. А теперь мы здесь остаёмся, а ты иди к сестре. Время уже позднее, умаялись с дороги". Куда там! «Скорую» пришлось вызывать.
Посуду всю перебила, переломала всё. Ревни-и-ивая-я! До сердечного приступа! Слаб я оказался. Утром купил той девице билет на самолёт и отправил восвояси. Натерпелась, сердешная, страху. Не думала живой улететь.
Супруга художества прекратила, вцепилась в меня клещом: "Ванечка, котик, миленький", вот как проняло, заразу! Другой раз, на весеннем празднике, выехали с компанией гулять к речушке. Кто-то ружьё с собой взял.
В самый разгар застолья хватает она это ружьё и патронташ! Приревновала к соседке. Веришь?! Прыгали все дамы через весеннюю речушку, как козы, а моя дура поливает из ружья над ними. Еле отняли. Вот, какую любовь завоевал! С оружием в руках защищает.
Только улетел Иван улаживать семейные дела, как подходит с телеграммой Миша Валеев, сменщик Шульги.
— Иваныч, отпусти домой, сын родился. Ковалёв развернул бланк «срочной» из Казани:
"Здравствуй, папа, я родился, как меня назовёшь? Твой сын".
Пошла телеграмма по рукам отдыхающих после обеда бульдозеристов. Вдруг Вася Заика поинтересовался:
— М-мишка? У тебя и-и сколько п-подёнок?
— Почти год отбыл, зимник обслуживал. А что?
— Д-да удивляюсь, как она б-без тебя родить сумела?
Три дня метался Валеев по участку. Нелётная погода. Когда запрыгнул в первый вертолёт с чемоданом, подают ему другую телеграмму: "Миша! Я пошутил. Иван Шульга".
Еле успокоил Валеева бульдозерист Акулин, сам большой любитель розыгрышей.
Даже среди бывалых гвардейцев добычи золота выделялся на участке протопавший все старательские огни и воды Виктор Акулин. Может быть, потому, что обладал редкой эрудицией, играл на пианино в столовой, имел злой язык и был одержим в работе.
По морфлотовской традиции постоянно разыгрывал новичков, только вместо якоря умудрялся заставить какого-нибудь простофилю точить рашпилем нож бульдозера. Акулину приходили бесконечные посылки. Пиво и ветчина в банках, сигареты и финская колбаса, икра и прочие лакомства.
Акулин, нежадный по своей широкой натуре, щедро делился с друзьями. Принёс и Семёну блок сигарет с коронами, львами и золотыми ободочками на длинных фильтрах.
— Побалуйся, Иваныч. Для меня они слишком слабые.
— Где ты берёшь всё это, у тебя жена где работает?
— В торговле, бедная, мается.
— Посадят её за такие посылки.
— Быстрее посадят — быстрее выйдет. У меня с ней всего трое суток был медовый месяц. Потом сбежал.
— Наверное, ждёт, если так заботится?
— Вдовая была, дочке лет одиннадцать. Заехал к Алексею Воронцову в Москву и попал в женихи. Свадьбу отгрохали, одели в дублёнку, пыжиковую шапку. Потом занесло нас с молодой в театр. Спектакль дрянной, сижу и сплю, мысль только одна: есть в буфете пиво или нету?
В антракте нашёл буфет и во время второго акта драмы осмысливал там свою женитьбу. Пришёл к убеждению, что поскорей надо бежать в тайгу. Шнур у телефона дома оборвал, сутками болтают о проблемах, которые не стоят выеденного яйца.
Как подумал, что засосёт сладкая жизнь и не видеть больше родного бульдозера! Будет жена с ложечки кормить, по знакомым таскать под руку. Не-е-е… Пожить ещё хочу. Поработать на старании в охотку до седьмого пота. Попить на рыбалках чаёк из ржавых консервных банок, хариуса половить.
Я ж в тайге становлюсь, как восторженный пионер! Нет! Буду числиться мужем, деньгами помогать, но сопочки эти не брошу. Не гожусь я для семейной жизни, третий раз женюсь и третий раз убегаю. Нет у меня воли, не могу всю жизнь проторчать на одном месте.
Попал я лет пять назад в один трест — «Промвентнляция». Бригадир мне показывает свой верстак и говорит: "За этими тисками я проработал двадцать пять лет". Меня в пот кинуло! Вот мужик! А меня всё носит чёрт знает где. Люблю новых людей, новые россыпи.
— А что в твоей работе особенного?
— Не обижай, начальник! Я золото даю! А люди посмотри какие, воздух, тайга, рыбалка в пересменку. Тут ещё пианино привезли для души.
— Но ведь, тебе уже за тридцать. Должен остепениться?
— А где написано, что я должен? Мне такая жизнь больше по нутру, чем пиво пить и думать, даст ещё мне на кружку или не даст.
— Незачем было жениться, невесту обнадёживать.
— Воронцов уговорил. Смотрины устроил. Неудобно было отказаться. Но больше всего убедил тем, что на свадьбе будут цыгане. Что же я за старатель, если у меня ни разу в жизни на свадьбе цыгане не плясали?! Согласился…