Доложил о постройке избушки и присел к столу. Разговорились. Антон вспомнил работу артели до прихода Власа.
— Пьянствовали много. Председатель больше об удовольствиях думал, наденет кожаные перчатки, девочку в кабину вездехода и погнал! Поварих менял каждый месяц. Засадит технику в болото или сломает, а мы потом вытаскиваем всей артелью. С вертолётами было тяжело, бомбили нас запчастями.
— Как бомбили?
— С кукурузников бросали ленты гусениц, башмаки и прочее железо. Что в реке тонуло, а что и подбирали. Золото попалось хорошее, и выполнили план в середине лета. Работаем дальше, стараемся больше намыть.
Но, приехали экономисты комбината, провели хронометраж и уменьшили в договоре стоимость грамма наполовину. Председатель отдал распоряжение не мыть. Такие пески в пустые отвалы затолкали! Можно было ещё год стараться.
— За такие дела вашему председателю голову нужно было оторвать и вам вместе с ним.
— А мы, при чём? Мы — люди маленькие, что нам говорят, то и делаем. Да и боялись, что ещё заработки срежут.
— И душа не болит, что металл загубили?
— Душа? Сезон отбухали, а подёнка вышла в два раза меньше. Это что, по-твоему? От души сделано? Это ведь, тоже вредительство. Садить надо тех безголовых, которые решили сэкономить на подёнках. Ведь мы могли дать в два-три раза больше плана!
Мы работали без выходных, как и сейчас, радовались, что пошло такое золото, и чуть не плакали, когда всё, что случилось. Думаешь, я не переживаю? Ещё как!
— А вдруг была неправильная разведка? Большой переотход содержания золота в песках и малый объём промывки. Комбинат же планирует объёмы промывки по данным разведки.
— Нас это не касается. Недоотход — переотход. Мы приехали за деньгами, и платить должны, как положено по договору. Им нужно было раньше подумать, проверить, а потом с людьми договор заключать.
А так, кто-то схалтурил, и рабочих за чужие грехи рублём наказали. Работаем на совесть весь сезон. Мы цену рабочему рублю знаем. А лично я, за свой грош, глотку перегрызу.
— У тебя что? Семеро с ложками по лавкам?
— Дома одна мать.
— Так что же ты на деньгах помешался?
— Многие врут о том, как попали сюда, а я скажу прямо. Машину хочу купить. Сад расширить, теплицу построить. Буду цветочки разводить, они сейчас дорого стоят, цветочки.
— Так отцветёт жизнь, как цветочек. Да-а… Человек делает деньги, а деньги человека.
— Совершенно правильно! Деньги делают нас такими, какие мы есть. Что мне дал спорт?! Значок с баскетбольным мячом! Я не мальчик, чтобы только за спасибо работать. Я люблю поесть в ресторане, модно одеться, с красивыми женщинами пофлиртовать. Что? Запрещено? Нет! Ушло то время, когда бульбу уминали с солью и радовались этому. Может быть, я не прав?
Я за семь лет построил двухэтажный дом с гаражом, сауной, камином, с подвалом для вина, купил японские видеомагнитофон и телевизор. Приезжай в гости. Посмотришь, как надо жить. Дворец!
— А зачем тебе одному этот дом? Секцию баскетбола откроешь?
— Глупости говоришь… Ты отсюда куда поедешь? Или до старости лет будешь в мачмале ковыряться? Давай!
Зато, я свою жизнь устроил. Что мне, прикажешь до старости газы электросварки глотать? Мой дом сейчас дает прибыли до тысчонки в месяц, в зависимости от сезона. Мать сдаёт койки курортникам.
Как?! Вот на эти денежки и буду жить. На мой век и баб хватит. Посмотрел бы ты летом, что у нас творится на побережье! Бедные женатики, трудятся где-то по заводам и городам, копейку несут домой, а их женушки всё спускают. Сам о себе не побеспокоишься, сомнут, отбросят в пивной ларёк. "Клюнь ближнего — обсиди нижнего" — как в курятнике. Вот это — жизнь!
— Иди гуляй! Тошно от твоего цинизма. Слушать тебя не хочу. Займись землесосами…
Длинный давно ушёл, а Семён ещё не мог успокоиться. Решил проведать стоматолога, отдохнуть от спортсмена.
Влас счёл экономически более выгодным держать в артели хорошего стоматолога, нежели возить людей на вертолётах по больницам в разгар промывки. Вячеслав Курахов, хирург из Донбасса, был обаятельным черноглазым парнем с постоянной улыбкой на смуглом лице.
В свободное время он пропадал с этюдником по окрестностям. Весёлый гитарист и умелый врач, он писал маслом сочные пейзажи. По распоряжению Петрова, Курахов ежемесячно облетал участки и снова возвращался на Орондокит.
Ковалёв зашел в медчасть и застал стоматолога скорчившемся на топчане. Широко открытые глаза смотрели в оклеенную обоями стену. Славка узнал вошедшего, тяжело приподнялся и свесил ноги на пол.
— Извини, Иванович. Не говори никому. Обострение язвы у меня.
— Шутишь?! — остолбенел Семён.
— Не до шуток, — он вяло улыбнулся и проглотил таблетку.
— Так лети на операцию. Чего здесь торчишь?
— Боюсь, это же, операция не из лёгких. А так может быть сама по себе заживёт. Меня лечили в Киеве, лучше стало, а сейчас опять боль…
— Так за каким чертом ты сюда приехал? Нужно что-то предпринимать.
— Ай, не расстраивайся, Иванович. У меня, как по графику: пару лет нормально, потом ухудшение. Главное сейчас для меня — диета и таблетки. У моей сестры три маленькие дочки, а муж в автокатастрофе погиб, полез сдуру под хмельком за руль — и каюк. Нужно им помочь. И не хочу, чтобы мать видела, как я мучаюсь. Для неё мои болезни — нож по сердцу. Зачем её травмировать. Ничего, выдюжу.
Он достал из-за стола пакет, разорвал газету.
— Возьми эту картину на память. Этюд Орондокита. Вид с дороги. Посмотришь, вспомнишь эти места и Славку-художника. Извини, не уследил, мошкара налипла на свежую краску, — он встал, проглотил еще несколько таблеток, — вот и полегче стало, а ты беспокоился. Давай я лучше тебе спою. — И он потянулся за гитарой.
Вячеслав пел, тихо перебирая струны, а Ковалёв задумчиво сидел, шёпотом повторяя слова песни. Вспомнился Длинный, и было о чём подумать. Бывший спортсмен мечтает о жизни в роскоши. Славка думает о племянницах. Без него им трудно будет.
И ещё вспомнился заместитель Власа по сохранности золота Галабаров скряга, который жил на ржавом сале и хлебе. Редко проживал рубль в день, экономия на мелочах, ходил в штопаной одежде.
Даже, когда прилетал с инкассацией на участок, никогда не ел в столовой, чтобы не высчитали за питание в конце сезона. Но, ради чего? Ни жены, ни детей. В гроб же не забрать накопленные деньги, не откупиться ими от смерти.
Петров терпел его только из-за фанатической скрупулёзности в оприходовании и отчётности по металлу. Галабаров испытывал истинное наслаждение, когда принимал по акту тяжёлые мешочки.
Взвешивал, сверял до грамма, подозрительно косился на присутствующих, уточнял, соблюдается ли принцип комиссионности при съёмке. Он сам признался, что считает, в этот миг, золото своим, на мгновенье становится обладателем сказочного богатства.
Требовал, чтобы его строго по инструкции охраняли с карабинами, перекладывал свой наган из кобуры в карман допотопного пиджака. Боялся, что ограбят. Его ограбят. Увлечён был этой игрой, как малый ребёнок. И снова ел прошлогоднее сало, и знал до копейки, сколько положит осенью в сберкассу.
От однообразной «диеты» его начала беспокоить печень, и съёмщики достали ему медвежью желчь для лечения. Кто бы видел, с какой болью и тоской он отдавал им за желчь бутылку дешёвого вина.
— Стоматологию ты где изучил, Слава? — отвлёкся от своих мыслей Ковалёв.
— На практике один врач натаскал в поликлинике. Да это — не трудно, я же хирург,
— Славка… Представь себе, что ты вполне здоров и холост. И вдруг, через много лет, встречаешь свою первую девушку. У неё — муж, дети… Она до сих пор любит тебя, а ты её. Вы прожили эти годы, мучаясь и страдая.
— Постой-постой. Я вживаюсь в этот образ, не спеши.
— Спешить уже некуда. Как бы ты поступил?
— Мне трудно ответить. Я этого не испытал. Мне страшно повезло, женился на любимой девушке. Но я понимаю тебя и в таком деле не советчик. Если ты её действительно любишь, — борись, черт подери! Но… Боюсь, что когда вы будете вместе, вам станет ещё хуже.