Переступив порог, Сергей почувствовал, как у него сильнее забилось сердце. Он понял всю силу этого таланта, познавшего не только мастерство, но победившего самоё жизнь, сумевшего с мудрым спокойствием подняться над всеми ударами судьбы крепостного.
Охваченный волнением и сутулясь еще больше, Сергей остановился и посмотрел исподлобья на человека, стоявшего к нему спиной. Ему были видны мягкие седины волос, падавших на ворот простой русской рубашки. Человек обернулся, держа палитру и указывая муштабелем на небольшую картину на мольберте. Начатая было фраза замерла у него в губах.
— Вот, Василь Андреевич, гостя к тебе привела.
— А я думал, это Арсений, — ответил художник жене. — Сын у меня Арсений. В ваших годах, пожалуй, будет.
Он обращался к Сергею так, будто видел его не в первый раз.
— Пожалуйста! Всякому рад, кому до меня случится надобность. Снимай-ка, милый, тулуп да проходи поближе поглядеть сию пробу кисти. Вот учу паренька уму-разуму.
Тропинин показывал на стоявшего поодаль пятнадцатилетнего мальчика в синем халате.
— Вот адресую. Мой ученик — Ваня. Он мне своего архангела Михаила доверил, которого именует копией с Рафаэля Санцио. А я ему толкую: Рафаэль Рафаэлем, только он кривого лица не писал. Значит, и Ване надо лик выправить.
Мальчик смущенно косился то на Тропинина, то на свою работу.
— Ты не робей, Ванек! Кривое лицо выправить можно. Вот кривую душу выправить труднее. Ваня у меня нежданно-негаданно появился. Сперва был он учеником гробовщика. А как потянуло к краскам, стал учеником богомаза… Хочу направить его на настоящую дорогу. И, думаю, удастся. Паренек любит живопись сильно. Надобно, чтобы и живопись его полюбила. Увидел я раз у богомаза, как он малюет святого Николу-чудотворца, да все флейсом, флейсом, — ну и взялся за него. Теперь приходит ко мне аккуратно, как только найдется время. На сегодня, Ваня, довольно Убери архангелу кусочек щеки, как показано, и приходи во вторник. Утро вечера мудренее.
Тропинин ласково улыбнулся. Юный иконописец стал собираться домой.
Сергей остался с глазу на глаз с художником.
— Садись, — сказал Тропинин. — И я сяду. Старею. Ноги уставать начинают. Откуда прибыл? Кто таков? Зачем пожаловал?
Зоркий взгляд смотрел, казалось, в душу, ища и находя в ней все самое лучшее, светлое, все положительное. Сергей понял это и радостно засмеялся. На него волною нахлынуло восторженное, захватывающее желание рассказать свою жизнь без остатка, все, что таилось на самом дне измученного невзгодами сердца.
Откровенно и просто выложил он Тропинину всю подноготную, не утаив ни одной мысли, ни одного чувства.
Тропинин слушал молча, не перебивая. Ни тени не появилось на его ясном лице, ни искры изумления в глубине внимательных глаз.
— Та-ак! — сказал он, когда Сергей кончил. — Трудная, торная дорога, верно. Но спотыкаться все же не след. Волю-то я и сам получил, дружок, только два года назад. А сын Арсений и посейчас крепостной.
Сергей даже вздрогнул от этих спокойных, безжалостных слов.
— Все надеюсь, что выкуплю сына. Пока что плачу за Арсения оброк. Ну-ка покажи, что у тебя с собой из работ. Много не надо. Иной раз и по одному рисунку можно понять.
Сергей вынул из принесенного свертка несколько рисунков. Тропинин обстоятельно рассмотрел каждый из них и сочувственно покачал головой.
— Вижу. Понимаю. Талант! Вот он, светится, горит, искрится в каждом штрихе, в каждом блике. Да-а! Да! А тут вот уж не то, горемычная ты душа, тут пошел туман… Вяло, смазано. Идешь, как по заученному, не оглядываясь. Тут уж и вовсе запутался… И рука не та.
Он поднял на Сергея глаза и почти строго сказал:
— Встряхнись, пока не поздно! Не себя топчешь, а дар, великий дар природы. Ну с паспортом у тебя неладно — это так… Ступай в глушь, где никто паспорта не спросит. Подтянись, накопи сил и… махай во всю мощь и ширь. Куда едешь сейчас-то?
— В Петербург.
Тропинин поморщился.
— В Петербурге спят долго. А в Москве до первого часа можно наработаться вдоволь… — Он усмехнулся. — Меня, как назначили в академики, звали остаться в Петербурге и заказов надавали кучу. Да я побоялся остаться. Был я с рождения под началом и опять бы пришлось подчиняться: то Оленину, то тому, то другому… Город-то хорош, ничего не скажешь!.. Сокровище бесценное, да люди его изгадили. От тамошних людей я и сбежал.