- Привет, Славка! Вижу, вижу. Работа ждёт,- Степан протянул руку для приветствия.
- Здорово, Степан! Жив, здоров, это хорошо, – Славик подошёл. Пожал протянутую руку. – Да, работа не волк, конечно, но никто за меня её не сделает. Живность покормил. Сейчас почикаю на пеньки. Под навес снесу, чтоб не мокли. А потом побью, как время будет. Не спеша. Потихоньку. Дрова-то я заготовил. Это – так сказать, запас. Стратегический. На всякий.
- Ну, бог в помощь. Занимайся, Славка, занимайся. Не буду тебя отвлекать. Может, тебе купить что? Я за продуктами вышел, – Степан сделал шаг в сторону.
- Да нет, спасибо, – Славик на секунду задумался. – Хотя… , Степан, возьми сигарет. Пару пачек. Мне хватит на три дня. А там я в райцентр поеду. Скуплюсь. Возьмёшь?
- Ну конечно. Каких тебе? – Степан остановился, – красных?
- Нет. Давай тех, что в синей пачке. Красные – они крепкие чересчур. Горло дерут. Я от них отказался. Синие, возьми синие. Деньги дать? Вынести? – Славик положил бензопилу на бревно.
- После дашь. На обратном пути. А если не будет синих? Ну, мало ли,- Степан снова сделал шаг. Готовый двигаться дальше.
- Будут, как не будут. У Людки всегда будут,- Славик нагнулся к инструменту. Открыл. Подкачал. Дёрнул. За спиной Степана раздалось громкое тарахтенье. Размеренное. И тут же визг мотора на оборотах. Пошёл процесс. Но Степан уже ушёл в свои мысли. На ходу.
Вот, слева, у перекрёстка, домовладение Демидовны. Громко сказано, конечно. Домовладение! Домик старый. Хатка. Пара сараев еле живых. Колодец напротив калитки. Умело отделанный деревом. Резным. С навесом – двускатной крышей. Кусты тёрна стеной непролазной. Колючей. Слева и справа от колодца. Тянутся вместо истлевшего забора Демидовны вдоль по улице. Сейчас самое время их собирать. Тёрен этот. Сладкая ягода. Ох, сладкая! Отгородилась бабка от всех. Ощетинилась. Сама по себе. Редко с кем заговорит. Нелюдимая стала в последние годы. А колодец у неё не её. Общественный. Только она одна им и пользуется. У соседей своя вода во дворах. Свои скважины у людей. Свои колонки. Почти у всех по улице. Кое у кого и удобства в доме имеются. Туалеты, ванные, рукомойники обустроены. Современные стиральные машинки подключены. Степан знает. Много чего, и много у кого он делал. Только не у Демидовны. Старая она. И одинокая. Откуда ей денег набраться на обустройство? А за просто так …, извини. Одно дело помочь в чём-то, по мелочи. По мелочам он ей помощник. Другое – воду в дом провести. Расходов сколько! Одинокая Демидовна. Покинутая. Ну как – одинокая? Не так, чтобы покинутая. Здесь, в селе, да. Она совсем одна. В городе у неё дети живут. Два сына. В одном городе. В областном центре. Сто километров от села. Но они редко к ней приезжают. Крайне редко. Раз в год, может быть. То один заявится. То второй. Между собой рассорены братья. Не общаются. Избегают друг друга. В чём рознь - никто не знает. Приедут в разное время. В основном летом. Наберут у матери, чего можно набрать. Денег каких возьмут. Накопленных по копеечке. И всё. Уедут. В лучшем случае дров матери наколют. Немного совсем. С руганью. С неохотой. За водой старуха сама ходит к колодцу. Никто никогда сынов её не видел в помощи. Что сказать? Сама виновата. Значит, так воспитала, что управы на них нет и воздействия. Материнской строгости нехватило, или ещё чего. Уважения к себе не привила сыновьям. Братьям. Теперь, конечно же, Демидовне проще и спокойней нужным людям приплатить. Ей привезут. Нарежут и набьют пеньки. Наколят. Сложат в сарае. На это дело она всегда денег скопит. Потихоньку, за полгода наберёт. Насобирает. А как без дров? Зимы нынче пусть не сильно морозные, а всё же. Протапливать надо. Шесть месяцев уж точно. А сыновья? А что сыновья? Непутёвые они. Неблагополучные. Без семей. Без детей. Выродки! Так председатель окрестил. Домовлодение у Демидовны, конечно, запущенное. Хозяйства она никакого не держит. Куда ей, старой! Она на пятнадцать лет старше его, Степана. Пяток курей бегают по двору. И всё. Огород, правда, держит пока. Гнётся к рядкам старуха. Весь летний день в поклоне. С утра и до заката. Не разгибается. Соток восемь осиливает Демидовна. Картошечки, вёдер десять, посадит. Моркви и буряка немного. Капусты и лука синего. Рассады разной понавтыкает. Метёлочек по периметру огорода. Подсолнухом и кукурузой обозначит. Размежует. Одним словом, есть над чем колдовать ей. Трудиться. Сад у Демидовны старый. Как и она сама. Но ещё плодоносит. Вырождается потихоньку, конечно. Года! Зарастает. Обрастает. Приходит в упадок. Но Демидовне хватает яблочек и груш полакомиться. С травы соберёт падшие с ночи. Спелые. Сочные яблочки. Кожурку счистит ножичком. На тёрочке натрёт в посудину. Сахаром посыплет. Сидит на скамейке перед домом. Ест ложкой. Довольная! Смотрите, люди, какая я, мол. Витаминная. Только смотреть особо и некому. Одни - заняты. Других – давно уже нет. Половина домов пусты по улице. Да и кому старуха интересна? И что там она вкусного вкушает? Интересно только небезразличным людям и добрым. А таких немного осталось. Прежнего поколения людей. Прежней закалки, разве что. Старуха старухой, а в доме чисто у Демидовны. Всегда чисто и убрано. Бывал у неё Степан. В хате. Поскольку небезразличный и добрый он. Много раз бывал. По помощи разной, или просто поговорить. Хотя, по большей части, принято в селе во дворе общаться. Если зашёл кто. А то и возле калитки. Не всех во двор пустят, тем более в дом. Так повелось. Откуда? Непонятно. Прижилось и укоренилось. Каждый на своём хозяйстве – куркуль. Чужой глаз тут не нужен. И даже вреден. Завистлив, потому как. Но Степан был вхож в любой двор, в любой дом. Потому как мастеровитый Степан. Всю свою жизнь кому-то что-то делал. Мастерил. Исправлял. Ремонтировал. Строил. И алкоголя не принимал без меры. Не злоупотреблял. И потому звали его всюду. Приглашали. И к Демидовне вхож был Степан. Вот и знает многое про неё. Скромненько, простенько у старухи, и аккуратненько. Многим молодым в пример. Вещи на своих местах. Подметено. Убрано. Побелено. Ручники белые вокруг. Утирники. Полотенца всякие, рукодельные. Расшитые цветом. Цветами. Петушками. Завитушками. Старухино занятие. Отдушина. На телевизоре они. Постелены. На комоде. На столах. На швейной машинке. На открытых подушках. Кровать у Демидовны знатная. Таких уже и не найдёшь по селу. И не только. Как не ищи. Старая кровать. Металлическая. Широкая. Высокая. Тяжеленная. Панцирная. Сетчатая, значит. Быльца - неподъёмные. Чугунные. Матрас самодельный на кровати. Объёмный. Одеяло пуховое. Толстенное. Подушки огромные. Перьевые. Старуха сама бельё набивала. Сшивала. Собирала. Больше по молодости, правда, занималась. Ну и сейчас занавесочки она оформляет в цвета, в загогулины разные. Вот и кровать в занавесочках. Не кровать – трон. На этом троне Пётр скончался. Не тот, который Первый, Всероссийский. А муж её. Первый и последний. Единственный, значит. Давно это было. Теперь на кровати никто не спит. Стоит она застелена. Под покрывалом белым. С подушками сверху. Набитыми. Одна подушка – лёжмя, вторая – треугольником. Ребром. Пустует трон. Стоит, как в музее. Что был Пётр, что не стало его. Ни рыба, ни мясо был Пётр. Ни то, ни сё. А Демидовна на диванчике отдыхает и спит. Кровать высокая, не взберёшься. А если навернуться с неё на пол – то сразу можно к хирургам на приём. А то и в ритуальную службу попасть. Куда ей, старухе, на трон? Можно разве? А диванчик низкий и удобный. Со спинкой. Белья белого никакого не нужно. Села старуха вечером. Намаявшись. На спинку дивана облокотилась. Как в кресле. Посидела. Сон нагнала. И тихонько набок. Сползла. Горизонтальное положение приняла. Устроилась. Плед шерстяной натащила на себя со спинки. Ноги поджала, и засыпает себе сладко. С надеждой. Засыпает всегда с одной единственной мыслью: вот бы не проснуться. Устала жить старая. А живётся и живётся, хоть тресни. Это она так рассказывала. Сама о себе. Ему говорила. Откуда, иначе, Степану з