Дом справа. Под номером один. Тутовое дерево перед окнами. На уличной стороне, перед штакетником. Большое. Раскидистое. Каждый год плодоносит чёрной, крупной шелковицей. Вкусная ягода. Угощали Степана. Тут армяне живут. Большой семьёй. Шумной. Одноклассник его и старый товарищ хозяином был. Покойный Эдик. Эдзо-джан. Так его все звали с лёгкой руки Степана. Сейчас два сына его дом пополам делят. Одну часть Левон занимает. У него трое детей. Все школьники. В другой половине Ашот живёт. У того четверо девочек. С ума сойти можно! Только не Ашоту. Обожает он своих дочерей. Вообще-то у Эдика пятеро сыновей. Трое других в городе обосновались. Грант, Вартан и Араик. И у каждого папаши куча детей. Степан путает их. Кто чей и сколько? Плодятся, не успеваешь запоминать. На выходных приезжает в село кто-то из городских братьев. Еженедельно. То один. То другой. То третий. Наведываются регулярно. Приезжают шумно. Голосят, как итальянцы, на всю улицу. Да нет. Куда там этим макаронникам! Темперамент у итальянцев скромнее. Армяне пошумней будут. Точно. Гораздо шумней. Горцы! А летом что творится в доме! Не передать. Хорошо, что Эдзо-джан большой дом поставил. Квадратов на сто сорок. В один этаж. Места всем хватает. Беспокойно, зато дружно у братьев-армян. Помогают друг другу. Сообща проблемы решают. Детвора каждый за каждым присматривает. Старшие за младшими. Чужим никого в обиду не дадут. Друг за дружку – горой. Да и нет в селе чужих. Все всех знают. Как поставишь себя, так и относиться будут. Везде так. У людей. В любом обществе. В каждом коллективе. С армянами в селе считаются. Эдик был достойным человеком. Уважаемым. На маслобойне сельской работал. Начальником. Ещё и крупорушкой заведовал. Чётко у него получалось. По-хозяйски. Не стало маслобойни, как и многого в селе, как и многого в стране, занялся он фермерством. Землёй, значит. В аренду взял гектары. Свеклой насадил. С сахарным заводом договорился. Денег нет. Давай бартером работать. Свеклу туда. Сахар сюда. Крутился Эдик, как мог. Несколько лет промучился с бюрократами. Время такое было. Неудачное. И сейчас, правда, не лучше. Все воруют и всё разворовывают, а он честно хотел работать. Эдик. Как и положено человеку. По совести. По нутру своему. А кто ж тебе даст? Честно работать.
- Эээ, ара! Гдэ совэст, а гдэ прибыл? – любил говорить армянин. Нажива. Деньги. Порядочность. Несовместимые вещи. Так он считал. И правильно. Кто ж кормить будет дармоедов государственных? Чиновников всяких. Рекетёров в погонах и прочих. Не выдержало сердце Эдика. Лет десять уже как помер. От инфаркта. От чего же ещё мрут честные люди? Уж точно не от чревоугодия. Вон, в городах, стреляют людей. Неугодных. Несговорчивых убирают. Там деньги большие крутятся. Соблазна больше. Жадности. Совесть в городе давно повесилась. У кого в шкафу на вешалке. У кого на чердаке на верёвке. Не дай бог в городе жить! Пробовал как-то Степан. Полгода у дочери жил. Точнее, у самой дочери месяц он выдержал, а остальные пять месяцев в общежитии заводском промучился. Он бы и недели не задержался в городе, будь его воля. Но договор есть договор. Взялись они с мужиками за одно строительное дело. Надо было завершить. Куда деваться? Закончили. Справились. Вовремя сдали объект. Только больше, с тех пор, Степан в город ни ногой! Ни за какие коврижки. Ни за какие доллары и фунты. И слышать не хочет. На день, другой - от силы. Угнетает его город. Давит. Это же в голову не укладывается! Как так можно жить? Толпы народа. Толпы! Бегут куда-то. Бегут, как на пожар. Спешат. Толкаются. Агрессия в самом воздухе городском стоит. Дышится агрессией. Пахнет агрессией. Все какие-то напряжённые. Озабоченные. Никто ни с кем не здоровается. Да и понятно. Наздороваешься тут. С кем здороваться? Людей – тьма. Голова кругом идёт. Да и не люди это. Не индивидуальности. Ни Коля, ни Вася, ни Света, ни Костя. Обезличенная масса. Толпа! Злая, неучтивая, озабоченная. А кто и расслаблен, так либо под кайфом, либо пьян. Нет, такая жизнь не для Степана. Чума дикая! А шум городской! Мозгам как выдержать, не лопнуть? Нервам как справиться, не расстроиться? Над Степаном смеялись мужики. Чудак человек! Привыкнешь, мол. Все привыкают. Перестань, мол, внимание обращать. Не смог Степан привыкнуть. Как не смог внимания не обращать. Ну дурдом же! За полгода не смог. Не получилось у него свыкнуться с городской жизнью. С городским ритмом. А когда он в родное село вернулся, то не выдержал … расплакался. Обнял он свою старую сливу у крыльца и рыдал, как ребёнок. Никто этого не видел. И хорошо. Подумали бы люди, что Степан умом тронулся. А Степан не ума лишился, а точно в рай вернулся. В рай на земле. Зачем его где-то было искать, когда вот он, здесь, в его родном селе находится? Кому это расскажешь? Да и зачем. Степан давно понял: бесполезно людям что-то объяснять. Бес-по-лез-но! Кому надо, тот и так поймёт. Без слов. Взгляда достаточно одного. Глаза в глаза. И всё ясно. А иначе - чего тужиться, всё одно не дойдёт. Поэтому сейчас Степан всё больше в себе своё хранит. Не показывает. Наверное, это некая мудрость у него стала появляться. С возрастом. Ему хочется надеяться, что это мудрость. Наверное. Или в детство он впал. Состояние некой гармонии с самим собой появилось. Какое-то чувство собственного достоинства в нём родилось. Уверенности в себе. В своих ощущениях. И кто бы что ни говорил. У него, у Степана, есть своё понимание. И оно, вот тут, внутри. Возле сердца. Оно, вот здесь, вокруг него. В том числе и на этой улице. Это понимание - как любовь. Когда любишь, чьё мнение имеет значение? И доказывать, и объяснять не нужно. Ни себе, ни другим. Любовь и есть доказательством для самой себя. Другого не нужно. Этого чувства любви достаточно. Эдзо-джан его понял бы. Глубокий был человек. Понимающий. В природе было у него, в нём самом, заложено. Порядочность и понимание. Наверное с самого рождения было заложено. Ни в образовании. Какое у Эдика образование? Средняя школа. Профтехучилище. Ни в воспитании. Не было у него никакого воспитания. На улице вырос человек, как и все друзья-товарищи его. Как и Степан. На улице. Труд с самого раннего детства. Помощь родителям. Уважение к старшим. К деду. К бабке. Они – как пример. Подражание старшим. Скромность. Стыдливость за проступки. В общении со сверстниками ковался характер. Сила воли. Сила слова. Но чувство справедливости было у Эдика главенствующим. В его характере. Не приобретённым. Врождённым. Почему так? Степан не знал. И знать не хотел. Наверное, сверху отпущено. Сверху! Хотя верующим себя Степан никогда не считал. Но признавал: что-то там есть. Эдика покойного он очень уважал. Больше всех, наверное. Всех, кого он знал. Теперь вот большая семья шумит. Армянская. Живёт и растёт. К Степану отношение у них, у братьев, уважительное, но с дистанцией. Здрасьте, здрасьте. И всё. Ну и правильно. У них своя жизнь. Свои понятия и интересы. Они заняты детьми. Многими заботами. А там и внуки пойдут. Посыпятся. Как из рога изобилия. Один за одним. Плодовитый народ. Горячий. Породистый. Забот им хватит. Надолго. А ему что, Степану? Здоровья желают – спасибо и на том. Ему хватит того, что дочь у него в городе и внук. Хватит того, что иногда они видятся. Раньше внук на всё лето приезжал. Александр. Сейчас он студент. В магистратуре учится. Времени у него свободного мало. Это и понятно. Дело молодое. Парню погулять ещё надо успеть. Девочки, компании, друзья. Степану достаточно знать, что с ним всё нормально. Один звонок по телефону в неделю. Достаточно. Хватит и того, что жена на кладбище, рядом. Пять лет как. Родители там же похоронены. Мать и отец. Давно покоятся. Прийти ему на могилки. Убраться. Посидеть. Поговорить. Вспомнить. Этого Степану вполне хватает. Тут оно, родное, своё. В этом селе он родился. Здесь его и похоронят. Лучшего не пожелаешь себе.