После этого Чертков заключил, что сестра воеводы – а звать ее, кстати, Ксенией – в сущности-то девка, как девка, и ежели Максим ей приглянется, то почему бы и нет? А не приглянется – так что ж, другую всегда найти можно.
– Ты уж так говоришь, будто и в самом деле легко с ней поговорить можно, – проговорил Максим. Ему вдруг стало страшно – пожалуй, даже страшнее, чем когда бежал посадом от упырей.
– А чего бы нет? – Чертков вскинулся на сене и подкрутил ус. – Воевода об эту пору уже спит. Двор его мои же ребята стерегут. Приду я сейчас к ним, будто караулы проверить, отвлеку, да тебе мигну – ты быстро через двор перебеги. Парень ты ловкий, как я погляжу, по стене взобраться сможешь. По бревнам да по наличникам живо залезешь к чердачному окошку. Ну, а там… сам уж, брат, действуй. Хочешь, разводи перед ней все эти англицкие манеры, а хочешь – бери разом быка за рога, а то ведь второго-то случая может и не быть.
– И ты это все не шутя предлагаешь? – у Максима сердце забилось от волнения.
– А то что ж! Я таким не шучу, – ответил Чертов. – Только ты уж учти: если она заорет или еще какой шум выйдет, то выпутывайся сам. Мы с ребятами ведь и стрелять будем. Ну, я-то, положим, мимо стрельну, а за ребят – не ручаюсь.
***
Все и в самом деле вышло просто. Перемахнул Максим через воеводин забор, переждал в кустах малины, пока Чертков отвлечет сторожей, затем перебежал легкой тенью через утоптанный двор, хоронясь то за баней, то за сараем, подскочил к стене терема.
Тут все тоже было несложно – помогла Минина наука. Взгромоздился на балясину крыльца, уцепился за окно второго жилья, подтянулся, поставил ногу, вскарабкался по выступам – да вот уже и окошко чердачка, а за ним и свет теплится. Приоткрыл Максим окошко – оно и не скрипнуло. Заглянул внутрь.
Сестра воеводина сидела на лавке, покрытой мягкими перинами, и при свете свечи читала небольшую затрепанную книгу. Была она в одной белой рубашке, и хоть рубашка была и просторная, но сейчас натянулась и облегала ее тело до того соблазнительным образом, что Максима даже в жар бросило.
Замер он, только теперь сообразив, в какую ловушку себя загнал. С минуты на минуту появятся здесь отвлеченные Чертковым стрельцы – значит, надо скорее залезть в окно, чтобы они тебя на стене не заметили. А залезать-то до чего страшно!
Неизвестно, сколько бы еще Максим проколебался, и к чему бы это привело, но вдруг Ксения повернула голову – быстро, словно птица – и уставилась на него своими цепкими голубыми глазами.
На побледневшем лице ее выразилась сложная смесь из страха и любопытства, словно она раздумывала, поднимать ли крик прямо сейчас, или пока повременить.
Максим от этого взгляда чуть равновесие не утратил, да не полетел на двор вверх тормашками. Однако ж сообразил, что теперь-то точно нужно внутрь залезать, а то заметить в любой миг могут. Едва не поскользнувшись на влажном от недавнего дождя подоконнике, забрался он в комнату, в любую секунду ожидая, что девица выйдет из оцепенения и заорет на все городище, однако этого так и не произошло.
Чердачок был низеньким, так что рослый Максим едва не доставал головой до потолка в самой его середине. Места же в нем едва хватало на лавку для сна, стол с табуретом и пару полиц, уставленных ветхими книгами. Последние выглядели здесь, как совершенно невероятное сокровище. С довольно скромным убранством терема они сочетались не лучше, чем жемчужный пояс Фрязина с его же затертым кафтаном.
– Зачем ты здесь? – спросила Ксения негромко, когда он уж утвердился обеими ногами на скрипучем полу. Рука ее вдруг сделала едва уловимое движение, и в свете свечи в ней что-то блеснуло – кажется, тонкий, похожий на иглу кинжал.
– Это все твои книги? – спросил Максим, тут же почувствовав себя глупо. Ни разу он не видел столько книг в одном месте. В монастыре, разве что, но там книг было много только ежели штуками считать, а так все это были одинаковые Евангелия, Часословы да Уставы. У отца его была библиотека не меньше этой, но он ее плохо помнил – читать в ту пору еще не умел. Из всей ее дядя сохранил только «Смерть Артурову» да две книги о разных болезнях, до которых он был большой охотник. Остальное, должно быть, сгорело.