– Зачем это? – отстранился Нильс.– Я с вами никуда не пойду. Вы скупщик.
Олаф приподнял бровь, и Нильс понял, что сказал глупость, ведь он тоже скупщик. На этом они и расстались.
В три часа следующего дня у часовой лавки состоялась третья встреча, которая и решила все.
Олаф пришел облаченный в свою «рабочую» форму: изношенные штаны и старинную шинель на голое тело. Карманы на шинели давным-давно «с мясом» вырвали воры. К шинели прилагались перчатки без пальцев и засаленный, когда–то белый, а теперь зеленоватый шарф. Ощупав коленные чашечки через дырки на штанинах, Олаф отметил, что отвык от жизни бравого скупщика.
Появившись на мосту, Нильс не узнал Олафа, пока тот не подал знак:
– Добрый день, Нильс.
– Ч-что за вид?!
– Самый что ни на есть подобающий для наших дел, – усмехнулся Олаф. – Я вчера все думал, неужели ты правда все деньги тратишь на свитки?
– Вам-то что? Потерплю в нищете до получки, потом поправлю дела. И вообще, мне не привыкать к лишениям.
–О–о–о, к лишениям? – протянул Олаф. Вместе они уже шагали по пустому переулку.
– Да, в нищете тоже есть достоинство!
– Достоинство? – рассмеялся Олаф. – Он говорит, Достоинство! Неправда, в нищете нет ничего, кроме нищеты.
– Вы меня осуждаете, я это вижу. Думаете, мне на Скупке нет места? Думаете, я дурак последний!
– А ты не дурак, значит?
– Только дураки спорят с РК, я знаю. Но не могу ничего поделать. Я должен проучить Гаридо.
– Ладно проучить… Но ты ведь мстить будешь.
– Может, я вынужден так поступать! Может быть, если Гаридо не говорил бы про меня гадости, Марта бы со мной дружила.
–Я на твоем месте поискал бы компанию получше.
Дальше они бродили до темноты по ярмарочным площадям и вели праздные разговоры, больше не упоминая ни Гаридо, ни Скупку. Только под покровом ночи, Олаф решился свернуть в узкую улочку, круто уходившую вниз к оврагам. Так в два счета он с Нильсом оказался в отвратительных трущобах. Глядя на своего потерянного и испуганного спутника, Олаф сказал, не сбавляя шаг:
– Не каждый поверит, что в близости от сытой жизни есть такая адовая яма. От одного вида местных ночлежек люди падают в обморок.
–Я хочу вернуться.
– Уже? Нет, Оберг, гвоздь программы впереди.
Еще несколько часов Олаф протаскал Нильса по грязным, вонючим закоулкам. За это время их попытались дважды обчистить, но брать у обоих было нечего.
– Варнак! – кричали из темных подворотен. Олафа корёжило, но он не оборачивался.
Наконец они добрались к краю объездной дороги, огибающей горы и уходившей на дальние заимки и заставы сторожил. Здесь же между трущоб втиснулись постоялые дворы.
– Теперь мы отправимся домой? – напомнил о себе Нильс. – Не хочу идти на эти торги. Я замерз и хочу есть.
– Не домой, а на постоялый двор. У скупщиков дома нет, – Олаф и сам окоченел от холода. Но он твердо решил показать Нильсу, как выглядит карьерная лестница карпуна. – Вот посмотри, тот мужик, – Олаф указал на молодого военного в лисьей шубе. Лицо у него горело розовым румянцем, и он пробежал за высокие ворота крепкого поместья, растирая щеки ладонями. Замерз.
– Что? – обернулся на военного Нильс. – Нам тоже туда?
– Он контрабандист. Спешит на торги. Но ты на него не ровняйся, тебя ждет другая судьба. Я тебе еще покажу.
– Я пошел домой! – заявил Нильс решительно.
– Если уйдешь сейчас, я донесу, и тебя арестуют, – проговорил Олаф спокойно. После этих слов Нильс перестал ворчать.
Зашагали к постоялому двору. Ночь была морозной, и вдобавок густо повалил снег. Оберг постоянно спотыкался, улицы на Скупке не освещали. Стояла темень, изредка попадались огоньки в окнах покосившихся изб и сараев.
Олаф постучал в запертые ворота:
– Переночевать бы!
Звякнул замок, и по снегу заскрипели шаги дворника:
– Жемчуг есть?
– Одна жемчужина. Нас двое.
– Напротив идите. Там и жуликов, и ворье пускают,– сказал сипло дворник, глядя в щель между досок, а потом угрожающе показал посох.