Много позже, когда всё закончится, Линда Клеменс поймёт, что ей ещё повезло. Её не били смертным боем. Над ней не издевались. Её не убили.
Когда кончились слёзы, когда глазам стало больно, и стянутые за спиной руки уже перестали отзываться, скрывшись за притупленной монотонной болью, вошла миссис Брикман. Она легко усадила Линду на пол, подняв её тельце с пола, также легко развязала ей руки, но перехватила её движение прежде, чем Линда бы успела что-то сделать.
–Какие чудные пальчики! – улыбнулась миссис Брикман, как улыбалась всегда, встречая родителей Линды и родителей других детей на улице.
–Отпустите меня, – слёзы, которые, как была уверена Линда, уже кончились, хлынули из глаз опять. Всё тельце затряслось, а в глазах невыносимо защипало. Линда зашмыгала, а миссис Брикман даже не пошевелилась. Она всё также улыбалась, глядя на Линду.
–О чём ты, крошка? – весело спросила миссис Брикман, когда у Линды перехватило дыхание.
–Отпустите меня домой, – от плача голос охрип, срывался, – пожалуйста. Пожалуйста! Я никому не скажу.
–Домой? – миссис Брикман снова продемонстрировала своё изумление. – Но это и есть твой дом, дорогая!
У Линды от подобной наглости пропал дар речи. Теперь ей стало по-настоящему жутко. И всё пережитое прежде показалось как бы игрушечным. Как это её дом? Отец ещё с год назад заставил её выучить свой адрес!
–Чтобы ты не потерялась, – объяснял он.
А теперь?..
–Да. Это твой дом, – подтвердила миссис Брикман. – Твои родители больше тебя не любят. Они сами отдали тебя.
Линда ещё ничего не знала о мире, но она вспомнила смутно знакомые сюжеты из телевизора и твёрдо (хотя голос её всё время норовил дрогнуть), возразила:
–Вы меня похитили. Мои родители будут меня искать. Отпустите меня, и я никому ничего не скажу.
Эти слова миссис Брикман рассердили. Она замахнулась с неожиданным проворством и залепила оглушительную звонкую пощёчину своей пленнице.
–Запомни, неблагодарная тварь! – теперь миссис Брикман не улыбалась, она нависала над перепуганной, сжавшейся в комочек Линдой и выговаривала ей с особенным удовольствием, – запомни! Это теперь твой дом! Ты никому не нужна кроме меня. Ты никому…
Словно кнопку переключили в миссис Брикман. Она вдруг перестала нависать над Линдой и села на пол, чтобы быть примерно на одном уровне с Линдой.
–Я проголодалась, а ты? – спросила она весело.
Такой переход не был похож на реальность. Линда заморгала.
–Мюсли с фруктами или пожарим бананы? – продолжала миссис Брикман. – Или ты хочешь шоколадное молоко?
Щека ещё горела, но Линда почти не замечала этой боли. Страх был сильнее. Страх от своего положения и ещё – от резких перепадов настроения миссис Брикман. И даже непонятно что было хуже. Линда понимала, что вся её маленькая жизнь находится с этого момента в руках этой женщины.
Инстинкт подсказывал – её лучше не злить. И Линда, с трудом заставив себя изобразить улыбку, бормотнула что-то про шоколадное молоко.
***
–Это ты виноват, – голос Кэт приглушён, но в доме тихо, непривычно тихо и Фрэнку кажется, что она кричит.
Фрэнк не сразу отзывается. Сначала в нём поднимается возмущение: как это, он виноват? Он был изначально против того, чтобы Линда гуляла там! Но Кэт настояла, мол, все дети там, и наша дочь должна быть не хуже.
Но возмущение было недолгим. Сразу же осколками вспыхнули, отгоняя возмущение, прорезая его насквозь, воспоминания: вот Фрэнк задерживается на работе, вот он отмахивается от них в воскресенье, хотя ему просто лень куда-то выбираться…
Фрэнк уже чувствует себя виноватым. Он уже согласен с женой. Фрэнк понимает – он плохой отец, он плохой муж, и это он виноват в том, что Линды сейчас нет. О, он многое бы отдал, если бы только Линда вернулась домой.
–Да, – соглашается Фрэнк, и Кэт смотрит на него потухшим взглядом. Наверное, она чувствует, что ей надо удивиться его покорности – прежде никогда таким он не был. За это, наверное, она его и любила. Но удивления нет. И ничего нет, потому что нет Линды.
Они молчат, кажется, целую вечность, но на деле – всего семь минут. Что такое – семь минут? За семь минут можно сварить овсянку для Линды, за семь минут можно сделать причёску на её непослушных волосах. Семь минут – пустяк. Но семь минут – вечность, если Линды нет.
Фрэнк поднимается со стула и тот невыносимо громко скрипит в их едкой тишине. Кэт не поднимает взгляда. Ей плевать сейчас, даже если на Фрэнка упадёт потолок или что-то такое. Если нет Линды, пусть уже ничего не будет.