И уставился на нее. Совершенно обнаженная, если не считать красных шелковых трусиков, Эва никогда не чувствовала себя более желанной.
Она приподняла свои волосы и распустила их по плечам, наблюдая за реакцией Джордана.
– Я просто потерял дар речи.
– Какая неприятность для адвоката. Но хоть на ногах по-прежнему стоишь.
Издав что-то среднее между смешком и стоном, он подхватил Эву, усадил обратно, раздвинул ей ноги и накрыл холмик между ними ртом.
– О, боже. – Она откинулась назад на локтях, чувствуя трение шелка и языка.
Радио упало в раковину, оборвав знаменитую песню «Фламинго» про глаза. Эва не ожидала такой атаки, но именно ее и получила.
Джордан чуть прикусил скрытую тканью плоть, и тугой узел в животе Эвы разлетелся на тысячу осколков.
– Боже. Боже. Дай минутку отдышаться. – Слыша звон в ушах, она растянулась на столешнице. – Кажется, я ослепла. Постой. – Затем открыла глаза. – Черт, какой же тут уродский кафель. Может, выкрасить его бронзовой краской?
– Ты пришла в себя. – Джордан притянул Эву к себе, и она упала ему на грудь.
– Нет, нет, еще нет. У меня все еще в ушах звенит. Или это… блин. – Оттолкнув Джордана, она практически упала со столешницы и, держась за голову, нетвердой походкой направилась туда, где оставила сумочку.
– Что такое? – раздраженно спросил Джордан.
– Мой пейджер. – Эва ворошила помады, рецепты, обертки от жвачки и угощения для собак, валявшиеся внутри. И – ой! – небольшой пистолет, наличие которого объяснять Джордану как-то не хотелось. Наконец найдя пейджер, она глянула на номер. Внутри все упало. – Черт.
– Нет. – Раздражение в голосе Джордана сменилось паникой. – Никаких чертей. Не сейчас. Плевать, кто там, сделай вид, что не слышала.
– Не могу, – с искренним сожалением ответила Эва. – Это Сэм Бэйли с фермы Лонг-Бранч. У него кобыла на сносях, и судя по сообщению, как раз начались роды.
– Так купи ему завтра сигару.
– Джордан… – Эва смерила его взглядом.
Поняв, куда она клонит, Джордан запустил пальцы в волосы:
– То есть мне светит стать первым человеком, официально скончавшимся от сексуального неудовлетворения, потому что тебе надо ехать принимать лошаденка?
– Жеребенка, – поправила Эва, подбирая с пола лифчик. – И хотя мне жаль оставлять тебя в таком состоянии – правда, очень жаль, – я единственный ветеринар в округе с нужной лицензией. А еще друг Сэма. – Она беспомощно пожала плечами. – Он первый раз разводит животных, и это первая кобыла, которая решила ожеребиться. Я обещала, что помогу при родах. Слушай… – Эва пригладила волосы, застегнула лифчик и подобрала джинсы. «И где я бросила обувь?» – Боюсь, мне придется просить тебя меня подбросить – моя машина осталась у клиники. Можешь просто оставить меня там, а сам езжай домой. Не знаю, сколько все продлится – иногда роды проходят почти мгновенно, иногда тянутся часами, – но не обещаю, что завтра мы сможем продолжить с того, на чем прервались. – Она глянула на часы микроволновки: уже почти девятый час. – Придется извиняться перед тобой в другой раз.
Джордан рухнул на стул:
– Ты меня убиваешь.
– Мне правда жаль. – Эва натянула футболку и послала хмурому Джордану полную раскаяния улыбку. – Если тебе станет легче: это, – указала она на столешницу, – было… круто. Обалденно.
Он слабо ухмыльнулся:
– Рад услужить.
– Ладно. – «Как неловко вышло». – Подожди минутку, я сбегаю за обувью.
«Надеюсь, есть отдельный круг ада специально для кобыл, которым не хватает совести подождать с родами до утра», – подумал Джордан, глядя Эве вслед.
И с этой недоброй и явно нелогичной мыслью натянул порванную рубашку.
Глава 15
Ферма Лонг-Бранч располагалась почти в пятидесяти километрах от города в эдакой пасторальной местности, сочетавшей в себе старые традиции и новые деньги. Величественные обширные дома с тщательно оборудованными лужайками и сверкающими дорогими машинами на подъездных дорожках смотрелись разноцветными украшениями на вычурном торте.
Закипавшее раздражение Джордана выросло еще на градус.
Учитывая, в какой кипяток он угодил утром на работе, а потом еще и разочарование – личное и профессиональное, – подбросившее соли в бульон… пожалуй, вскоре можно неплохо протушиться.
А эта буколическая идиллия просто стала гарниром.