Кривин Феликс Давидович
Повод для молчания
Феликс Кривин
Повод для молчания
- А сейчас позвольте вам представить еще одного гостя, которого, впрочем, все вы хорошо знаете. Галилео Галилей!
Брэк сказал:
- Учитель устал от выпитого, он забыл, на каком он свете: на том, на котором уже Галилей, или на том, на котором пока еще мы с нашим Учителем. - И он ударил по клавишам, как по барабану (Брэк превосходно бил по барабану, за что и получил свое прозвище - Брэк).
- Цивилизация, о которой мои друзья имеют не очень ясное представление, продолжает развиваться, - сообщил Учитель, которого назвали так именно за образованность. - До последнего времени наука считала: личность умирает вместе с человеком. Но ведь личность не исчезает бесследно. Она остается в письмах, дневниках, воспоминаниях современников. И если собрать все это, можно восстановить личность. И она будет жить.
- В этих бумагах? - спросил Метр, получивший это имя за то, что росту в нем было немногим более метра.
- Нет, не в бумагах. Мы записываем личность на пленку, и она живет на магнитофоне. И не просто воспроизводит записанное, а продолжает жить дальше - от того места, на котором обрывается запись. И длиться может без конца - сотни, тысячи километров.
- Тысячи километров, - усмехнулась Праматерь (ее по-настоящему звали Евой). - Вот бы тебя, Метр, так записать!
- Лучше Брэка, - сказал Метр. - Для него главное - звучать, он может обойтись и без тела.
- Ты тоже неплохо обходишься, - Праматерь смерила его коротким взглядом.
- Ну, тебе-то, ясно, не обойтись, - парировал обиженный Метр.
Плоская коробочка. Магнитофонная лента. Вот здесь он, Галилео Галилей, человек перевернувший вселенную, доказав, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли. И сейчас, спустя четыреста лет, он оживет и с ним можно будет разговаривать...
Все притихли. Было в этом что-то непривычное, даже страшное разговаривать с умершим человеком.
- Давайте сначала выпьем, - предложил Метр. - Потом будет неудобно: он же, наверно, не пьет?
- Выпьем и закусим, - поддержал предложение Брэк.
- Пускай говорит, - вступилась за Галилея Праматерь. - Ему же больше ничего не осталось. Пускай говорит.
- Никак мы не можем без разговоров, - пожаловался Метр. - Нет чтоб спокойненько посидеть, выпить...
Наступила долгая пауза. Бесшумно крутилась пленка, не извлекая никаких звуков, и уже Брэк и Метр переглянулись между собой и перемигнулись, и уже они чокнулись, чтобы выпить на радостях, как вдруг послышался вздох...
- Это не ты. Праматерь? - подозрительно спросил Брэк.
- Это я, - прозвучало в ответ. Но ответила не Праматерь.
Пленка крутилась так, как крутится человек, наматывая на себя дни, месяцы, годы. И когда их достаточно намотается, ему не будут страшны никакие житейские волнения: от них защитит его толстая пленка годов. Так сохраняются мумии фараонов, крепко спеленатые, окруженные толстыми стенами пирамид, потому что разрушительно лишь соприкосновение с жизнью.
Галилей молчал; а пленка крутилась, перематывая его молчание, и он не знал, сколько там, впереди, остается. Со стороны было видно, как жизнь его перематывается с катушки на катушку, и все меньше становилась катушка будущего, и все больше становилась катушка прошлого, и крутились они с одинаковой скоростью, и были похожи одна на другую, как сестры. Сначала будущее было старшей сестрой, и оно давало советы младшей и всячески обнадеживало ее. Но со временем оно уменьшалось, и тогда прошлое становилось старшей сестрой, и уже оно давало советы будущему. Всего этого не было видно тому, кто жил на пленке, и он нерасчетливо тратил жизнь, заполняя ее молчанием.
Выпили для храбрости, и Брэк сказал:
- Что-то молчит старичок. Может, обиделся?
- Я не обиделся. - Это сказал он, Галилей. - Просто я не вижу повода для разговора.
И он опять замолчал, - между прочим, без всякого повода, на что тотчас же указал ему Брэк. Галилей ответил в том смысле, что молчание не требует повода, что оно естественное состояние человека. А вот для того, чтоб нарушить его, нужен повод. Брэк сказал, что миллионы людей разговаривают без всякого повода - просто потому, что им приятно поговорить, хочется обменяться мыслями. Галилей сказал, что один только обмен мыслями не увеличивает общего количества мыслей, что мысли, подобно денежным знакам, стираются от усиленного обращения.
- У него какая-то путаница в голове, - шепнул Метр Праматери. - Мысли, деньги - не поймешь, о чем он говорит. Конечно, - старик и вдобавок еще покойник.
- Заткнись! - оборвала его Праматерь.
Учитель сказал:
- Иногда молчать - значит думать. Это не все понимают, дорогой Галилей.
- Думать! - возмутился Метр. - Тоже мне повод для молчания!
- Метр - человек неплохой, - объяснил Галилею Учитель, - но разум его вращается не вокруг Солнца, как сказал бы ты, а вокруг вечного мрака, в котором вечная пустота.
- Природа не терпит пустоты, - сказал Метр и наполнил бокалы.
На пленке покашляли. Это был хронический, застарелый кашель, которому было четыреста с лишним лет. Галилей сказал:
- Наверно, я не все понимаю. Старикам трудно понять молодых, а мне уже почти восемьдесят.
- Молодится старик, - не упустил случая Метр. - Наверняка скинул четыре сотни.
- Вы боитесь пустоты, - сказал Галилей, - и заполняете жизнь чем попало. Вы хотите получить все сразу, забрав со своего счета весь вклад... Человек не должен грабить свое будущее... Хотя я не навязываю вам свой образ жизни...
И все представили себе этот образ жизни: четыре магнитофона - и на каждом крутится пленка: Брэк, Учитель, Праматерь и Метр.
Брэк (меланхолически крутится). Чем бы таким заняться? Двадцать метров прошло, а ничего не меняется. С одинаковой скоростью ничего не меняется... Ты здесь, Праматерь?
Праматерь (так же бесстрастно крутится). Здесь. А может, не здесь. Я не вижу, где я.
Брэк. Ничего. Главное, что ты крутишься. А то одному крутиться... Как у тебя со скоростью?
Праматерь. Четыре в минуту.
Брэк. То же самое. А бывает десять. А то и девятнадцать. Конечно, крутишься веселей, но быстрей прокручиваешься.
Праматерь. Пускай быстрее. Только бы веселей.
Брэк. Как у тебя напряжение?
Праматерь. Нормально.
Брэк. А громкость?
Метр (взрывается, внешне спокойно крутясь). Перестаньте! О другом не можете поговорить? Как скорость? Как громкость? Как напряжение? Я не хочу об этом слушать! Я не хочу об этом думать! Я хочу просто крутиться! Просто крутиться, как все!
Брэк. У тебя сейчас лопнет пленка.
Метр. Пускай. Дайте мне выпить.
Учитель (с четвертого магнитофона). Ты не можешь выпить.
Метр. Я не могу? Вы шутите!
Учитель. Друзья, не будем ссориться. Мы опять вместе, как в прежние времена. Правда, мы не можем видеть друг друга, а если б и видели, все равно б не узнали. Все осталось там, в прежней жизни: и добрые глаза нашей Праматери, и пьяная физиономия Метра, и Брэк с его барабанными палочками, угнетающими барабанные перепонки, - все осталось там. Но мы сохранили главное: наши личности, наши индивидуальности, которые вознесли нас над смертной природой.