— Иди, Сеня, погуляй, отдохни, — сказала мама, а потом, словно извиняясь, добавила: — Если сможешь, в аптеку забеги. Наверно, лекарство готово… А то Мишутка потом сбегает…
— Нет уж, никуда Мишутка не сбегает. Набегался, — сказал я и взял рецепт.
В аптеке я потерял минут десять. Занес лекарство домой, а потом до 22.00 гулял. Ну, это время личное, имею я на него право или нет? А что я в это время делал — расскажу в другой раз. Между прочим, всего-то полтора часика и погулял, но рассказать есть о чем.
22.00 — Пришел домой. А дальше все неинтересно. Пришел батя. Ужинали. Батя сидел мрачный, а раз он мрачный, значит, спрашивать у него не надо. Сам расскажет, если захочет — такой у нас порядок. Но он ничего не рассказал, а только, когда уже из-за стола вставали, спросил меня:
— Слушай-ка, ты Балашова-мальчишку знаешь?
— Веньку, что ли? Жука? Из 27-го?
— Да.
— Знаю. А что?
— Ничего… так. Завтра поговорим. Ну, я пошел.
— Опять, Вася? — спросила мама.
— Что сделаешь, Люда.
И уже в дверях опять спросил меня:
— Ну, как твой хронометраж?
Я только рукой махнул.
Вот и весь хронометраж!
…Дядя Саша лежал на тахте, курил и читал, и вид у него был такой довольный и спокойный, что я даже позавидовал. В его комнате, у тахты, большая лампа на палке с абажуром — торшер называется. Вдоль стен — полки с книгами, а на стенах и в стеклянном шкафу много разных сувениров, прямо музей. Он ведь весь мир облетал и отовсюду привозил что-нибудь интересное. «Тряпки меня не интересуют, их я и дома купить могу, — говорит он, — а вот такую штуковину, например, где ты увидишь? Разве в музее только». — И он показывал какую-нибудь страшенную маску, или красивую раковину, или открытки с видами разных стран. «Вот это — интересно: тут и история, и география, и память…»
— А-а, здорово! — сказал дядя Саша, когда я вошел. — Ну, как делишки?
Я протянул ему часы, он положил их на столик около тахты и посмотрел на меня с любопытством.
— Сделал хронометраж? — спросил он.
— Сделал, — сказал я и махнул рукой.
— Что так мрачно? — спросил он и засмеялся.
— Ерунда получилась, — сказал я.
— Дай-ка сюда.
— Да не стоит. Чепуха на постном масле.
— Давай-давай, вместе разберемся, — и он протянул руку за моим блокнотиком.
«Ладно уж, — подумал я, — может, он чего интересное скажет». И отдал ему блокнот. Ну и хохотал же он. Я чуть было не обиделся, но он так здорово смеялся, что я тоже не выдержал и начал смеяться вместе с ним. Он наконец отхохотался, вырвал из блокнота листок, взял со столика шариковую ручку и начал разными цветами писать что-то на этом листке. Писал-писал, а потом протянул мне эту страничку.
— Вот какая схема получилась, — сказал он, — полюбуйся.
Я полюбовался. Красивая схема. Ничего не скажешь!
Сутки — 24 часа, или 1440 минут.
«Рабочий день» — от подъема в 7.30 до отбоя в 23.30–16 часов 00 минут, или 960 минут.
Сон: 1440 минут минус 960 минут — 480 минут. Из 960 минут бодрствования непроизводительно потеряно (пшикнули!):
а) до школы — 40 минут,
б) в школе — 60 минут,
в) после школы — 260 минут.
Всего: 40 мин. + 60 мин. + 260 мин.=360 мин.
Производительно затрачено:
960 мин. — 360 мин.=600 мин.
Составим пропорцию: 960 — 100%
360 — X; X=37,5%
Итак: время, которое сгорело голубым огнем, составляет почти 37,5 % (!!!)
Кошмар!!!
— Вот такие пироги, Семен, — сказал дядя Саша. — Баланс, прямо скажем, не в твою пользу. Что делать думаешь?
«А что тут делать?» — подумал я и только головой помотал. До чего же безалаберный я человек! И вот ведь что, как досадно получается: вроде и минуты свободной нет — все дела и дела, а на поверку оказывается не дела, а один пшик.
Дядя Саша посматривал на меня и так хитренько улыбался.
— Ладно, — сказал я, — допустим, с собой я как-нибудь справлюсь, а вот как быть со всякими… непредвиденными обстоятельствами?
Сказал и сам удивился — ишь как заговорил.
— Человек должен быть сильнее обстоятельств, — сказал дядя Саша.
— Это как? — спросил я.
— А вот так: ну, какое для тебя «обстоятельство» Мишка, который не хочет просыпаться? А ведь ты на него в общей сложности, — дядя Саша посмотрел на листок, — в общей сложности совершенно зря потерял больше часа! Ухлопал ни за что ни про что.
— Я на него иногда еще больше ухлопываю, — разозлился я.