— Пока, я мыслю, никто. А вам теперь о взводе своем больше и думать нужды нет, вам о роте думать придется: кроме вас-то в роте офицеров и не осталось. Снаряд ваш — он и избу снес, в которой все офицеры собрались, там живых только двое осталось, но и тех уже в госпиталь отправили. Капитан… он, скорее, выживет, а вот прапорщик Зимин…
— Так ведь…
— Батальонный, слава богу, на собрание ваше не успел — но батальон целиком ночью же заменили и наш отвели за вторую линию на пополнение, так что три дня вы можете отдыхать и ни о чем особо не беспокоиться. Разве что здоровье свое поправлять.
— Да, здоровье… голова у меня что-то побаливает. То есть просто раскалывается, у вас микстуры какой или порошка…
— Если голова болит, то значит она у вас есть и вы живы.
— Мудро, но и сил терпеть больше нет. А от боли не ору потому что даже орать больно!
— На свет смотреть тоже больно?
— Да.
— Сейчас… вот, держите. Вообще-то в списке дозволенных препаратов сие не значится, но в моих краях… это китайцы пользуют, и боль сия гадость утоляет. Но потом снова она начаться может, и я вам советую терпеть столько, сколько сможете: опий в привычку входит и если его часто употреблять, то ничего хорошего у вас в жизни больше не будет. Ну как, полегчало?
— Спасибо, доктор. Но опий вроде не жидкий, или китайцы другой какой делать научились?
— Это раствор опия, на водке. Действует очень быстро, однако и привыкают к такому люди еще быстрее, так что до завтра хоть орите, хоть стреляйтесь от боли — больше его я вам не дам. Но вы заранее бояться не начинайте: сейчас я вам иной настойки налью, которая боль не прячет, а лечит. Вы ее выпьете и ложитесь: боль лучше переспать, а с опием вы как раз уснете быстро. Только сначала фокус с ведром повторите: опий — он злой, все чувства притупляет, с ним вы можете и не проснуться вовремя, а прачку здесь найти у нас не вышло…
В следующий раз поручик проснулся, когда за окном было уже темно. И проснулся он с тяжелой головой, но не оттого, что голова по-прежнему болела (хотя и гораздо слабее), а потому, что снились ему какие-то кошмары. Обычные военные кошмары — но не совсем обычные. Во сне он почему-то сидел в рубке какого-то корабля, который плыл не по воде, а по земле — или даже над землей, и почему-то и звали его другие люди именем «Нави»… впрочем, удивило его не это, а то, что уже проснувшись, он подумал: «А ведь говорил Мастер-штурм, что анастетиками злоупотреблять в боевых условиях не стоит». Подумал — и вдруг понял, что он знает что такое эти «анастетики».
Впрочем, во сне он увидел (или придумал) и кое-что интересное. И пока сон не забылся, быстро нарисовал «увиденное» — а затем пришел Горбатов, осмотрел его, дал выпить стакан какой-то противной микстуры, и поручик снова провалился в сон. Но на этот раз кошмары его уже не мучили (а может быть он их просто не запомнил), так что наутро его благородие поручик Лавров проснулся в бодром состоянии духа и с относительно приличным самочувствием. То есть голова еще побаливала, но он решил, что сегодня он сможет уже обойтись и без микстур. Потому что дел было много, и дел срочных: все же война на дворе. И надо сделать очень много разного, чтобы в этой войне хотя бы не погибнуть. Потому что — чему он сам удивился — внутри него крепло убеждение, что погибать ему категорически нельзя. Он должен выжить, причем любой ценой, выжить в оставшиеся два с лишним года войны — ведь на дворе было всего лишь третье сентября пятнадцатого года…
Осенью Федька заболел, причем заболел прямо на работе. То есть он просто стоял у верстака — и вдруг голова начала болеть так, как будто ему по ней киянкой вдарили со всей дури. Федька от боли такой просто упал возле верстака на пол и кататься по полу начал, завывая — но ему повезло: мастер приказал двум таким же ученикам оттащить страдальца к доктору. Как его тащили, Федька не помнил, но очень хорошо запомнил, как доктор, оглядев мальчишку, произнес:
— Надо же, такой молодой, а уже удар. Зря вы его ко мне притащили, все одно помрет… ладно, есть у меня лекарство боль утишить. Оно, конечно, от кашля, но боль снимает… пусть парнишка хоть помрет спокойно, воплями дикими меня не беспокоя. Что, выпил? Ложись вот туда, на топчан.
Боль быстро утихла, и почему-то Федьку сразу потянуло в сон. И уже засыпая, он услышал, как доктор сказал одному из притащивших его в больничку парней:
— Вот тебе записка, передай мастеру, что второго я пока у себя оставляю. Потому что как этот бедолага помрет, кого мне еще за приставом посылать?