После недолгого совещания (и в нарушение устава, однако оправданного ситуацией) командовать батальоном стал командир уже второй роты капитан Суровин, а пришедший в составе пополнения штабс-капитан Фант заменил его на роте — так что первая рота осталась под командованием поручика. И он силами этой роты смог остановить наступление германского пехотного полка!
Хотя, откровенно говоря, великим подвигом это — с точки зрения самого Андрея Владимировича — не стало. Получив приказ «удерживать дорогу хотя бы в течение дня» он, осмотрев позицию, решил что задача невыполнима в принципе — ну, если к ее решению подходить, буквально исполняя написанное в уставах. А если воспользоваться опытом Нави… Навигатор, конечно, прошел всего лишь начальную военную подготовку, все же он работал на десантно-штурмовом катере и при необходимости должен был оказывать штурмовикам определенную помощь. Но даже то, что он усвоил в школе навигаторов, оказалось на голову выше того, чему сейчас учили в военных даже академиях. А разместить два десятка шрапнельных снарядов в деревянных колодах и в нужный момент просто «дернуть за веревочку» — особого ума не надо, если, конечно, знаешь, что это ужа давно отработанный метод уничтожения противника «на земле». А обстрелять германские войска, шедшие по дороге в батальонных колоннах, из четырех трофейных пулеметов было вообще «приятным дополнением к банкету».
А еще кроме солдат роты вообще никто не знал, что поручик приказал в этом бою пленных не брать (просто потому, что у него людей не оставалось пленных куда-то конвоировать) — а солдаты, среди которых Андрей Владимирович провел правильную воспитательную работу, приказ исполнили с удовольствем, но и они об этом никому рассказывать не собирались. Так что внешне это выглядело как «одна рота уничтожила целиком пехотный полк противника, потеряв при этом четырех человек ранеными». Красиво это выглядело, особенно красиво в рапорте капитана Суровина — и посмотреть на героическую роту (правда, все же отведенную в тыл) приехал лично Великий князь. А когда Андрей Владимирович, представляясь князю, закончил рапорт словами «исполняющий обязанности командира роты поручик Лавров», Николай Николаевич широко улыбнулся и ответил:
— Это ведь непорядок, когда поручик исполняет обязанности командира роты, это, можно сказать, нарушение всех уставов и вообще безобразие. Капитан Лавров, даю вам час на то, чтобы вы привели в порядок погоны. Жду от вас список отличившихся в том бою солдат и унтер-офицеров, а если вы имеете в виду какие-то иные меры их поощрения, то о них тоже напишите. Я бы вам еще и месяц отпуска дал, но, сами видите, обстановка не располагает. Это — от верховного главнокомандования, а как русский офицер я восхищаюсь вашим мужеством и сметкой, и хочу… Капитан, вы предпочитаете шампанское или коньяк?
— Мне бы пару пулеметов, лучше с танкетками.
— Значит коньяк. Звездочки вам сейчас адъютант даст, а коньяк… он же, но в течение получаса, сообщите ему, где он вас отыщет. Еще пожелания есть, господин капитан? Не стесняйтесь…
Пожеланий у Андрея Владимировича было много. Хорошо, конечно, знать, что ты тут не один, однако из армии подать весточку соратникам невозможно: он и сам не знает, где окажется даже завтра. На секунду он даже пожалел, что отказался от предложения дядьки, специально приехавшего тогда в Петербург из Тифлиса, и не пошел в жандармерию — но тогда знания и опыт этого бенгальца из будущего попали бы в голову кому-то другому, хотя бы капитану Зотову — и вместе с ним бы и сгинули… так что эта мысль у него так же быстро, как и появилась, исчезла. А возникла другая:
— Ваше высочество, прикажите в роты поставлять Московские и Петербургские ведомости: там много о войне пишут, героизм солдат превозносят. И солдаты будут лучше понимать, за что воюют — а когда солдат это понимает, то и случаются такие победы, как у меня.
— Хорошо, я распоряжусь…
Судя по всему, Николай Николаевич действительно «распорядился». И с октября газеты (хотя и далеко не каждый день) стали поступать на фронт. А уже в конце ноября Андрей Владимирович, увидев в газете одно интересное объявление, отправил в Москву письмецо — в котором даже цензура не сочла необходимым что-то вычеркивать:
«Дорогой кузен, пишу тебе с фронта. Надеюсь, что ты, как и раньше, на выдумки всякие горазд — а я тут вспомнил про придуманное тобой ружьецо, коим гранаты можно далеко кидать. Не изыщешь возможность мне его как-то переправить? А если ты еще что-то новое и полезное придумал, то и от такого не откажусь: знаю, плохого ты мне точно не пришлешь»…