Кишлаки пастухов. Кочевники. Круглые кибитки из черного войлока. Сзади них море баранов.
Пастухи из племени дурани, одного колена с эмирским. Хан вынес воды помыть руки, сам полил. «Гости эмира — наши гости»,— сказал он.
Пили кислое молоко и слушали, как играет большой афганец на маленькой дудочке из тростника. В звуках маленькой дудочки была степь, ветер, ночь — все, что вверху, и все, что внизу. От этой музыки становилось тревожно. Вокруг сидели люди с непокрытыми головами, с длинными волосами, смуглые, белозубые, в простых длинных рубашках. «Как в раю», — вспоминал позже Колбасьев.
И опять был путь по горячим камням, по низким желтым холмам, пока показались тутовые деревья, сырые поля, большая река Гельменд. Миновали Кандагар, Газни, вот и гостеприимный Кабул. Жили в Кабуле. Сергей Колбасьев был там с женой, храбро совершившей все путешествие. Работа в посольстве, прогулки по городу Кабулу и окрестностям. Время летело незаметно.
Выполнив свою работу, Колбасьев поднялся в обратный путь, на этот раз по новой дороге, через Мазари–Шериф на Термез.
После возвращения из Афганистана Сергей Колбасьев получает назначение на работу в торгпредство в Хельсинки. Здесь он снова превращается в моряка. На небольшой яхте он совершает большие походы, уходит в очаровательные финские шхеры, странствует но островам залива. Одновременно он увлекается радио. Он сам начинает изготовлять сначала маленький детекторный, а потом большие ламповые приемники. Он много читает по этому вопросу и даже сам пишет руководство, как сделать хороший ламповый приемник.
Наконец кончается работа в Финляндии, и Колбасьев в Ленинграде.
Если раньше он увлекался музыкой и идеей соединения музыкальных произведений со световой гаммой, то теперь он погрузился в радио с такой же упорностью, с какой он одно время увлекался моделями кораблей, сам их делал очень точно и очень тщательно. Но все-таки над всем торжествовало желание написать о гражданской войне, о годах, которые он провел на Красном Флоте.
Будучи участником ЛОКАФа (Ленинградской организации красноармейских и флотских писателей), он пишет свои морские рассказы, уходя с головной в воспоминания незабываемых лет, в годы своей молодости, когда столько энергии было отдано родному Красному Флоту.
Перед ним заново проходят и суровые берега Мурмана, и лесистые прибрежные холмы Камы, и песчаные отмели Волги, и обожженные южным солнцем косы Азовского моря, и синий простор Черноморья.
Перед ним проходят сотни знакомых лиц, характеров, случаев, боевых воспоминаний. Иных уж нет, а те далече. Но он, ничего не написавший об Афганистане или о Финляндии, понимает, почему его не увлекли степи и горы далекой страны и леса и шхеры Финляндии. Он — моряк, моряк военный, моряк, который понимает боевую службу, опасную, увлекательную, красивую. Он моряк, который знает досконально эту службу со всеми ее мелочами. Знает ее всерьез, так же как и морскую технику и морской порядок — порядок совместного плавания.
Книги Сергея Колбасьева названы очень обдуманно, и в этих названиях выражено то главное, о чем рассказано в книгах. Книга «Поворот все вдруг»: «На флоте есть команда, сигнал, согласно которому идущая кильватерным строем эскадра круто поворачивает вся сразу». Таким поворотом — «все вдруг» — была на флоте революция. Другая книга называется: «Правила совместного плавания». Это название говорит о том, как надо плавать совместно, то есть объединенным отрядом, и как надо уметь плавать вместе с людьми, которые тебя окружают, — морской порядок требует, чтобы его соблюдали и на палубе, и в кают-компании.
«Салажонок» — это повесть о том, как делается из чумазого беспризорного мальчишки сначала неумелый, наивный «салажонок», а потом вырастает настоящий моряк, будущий морской командир.
О Советском Флоте написано много книг. Но книг о гражданской войне на флоте, книг серьезных не так уж много. Да еще книг, написанных знатоком этого дела, военным боевым командиром. А между тем к первым годам Советской власти, к годам гражданской войны будет всегда направлено внимание молодых поколений, которые хотят знать, как же выглядела жизнь в то, уже далекое, время, какие были люди, как жили, как сражались, как побеждали во имя Революции.
Мне однажды пришлось видеть в Ленинграде замечательную постановку в театре имени Пушкина — «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского. Играли ее прекрасные артисты. Но как только поднялся занавес и открылась сцена первого действия, я невольно посмотрел на зал, потому что столько широко удивленных молодых взоров было направлено на сцену с ожиданием, с растерянностью даже. Что им показывают? Это флот в революцию, это краса и гордость? Не может быть. А на сцене жила бурная эпоха, правдиво жила, сильно, романтично, оглушая, поражая, вызывая на размышления, радуя высотой своих требований, ростом людей, подлинным героизмом.