— Не позволю! — просипел отец.
Катре и мать принялись убеждать, что лучше Пятраса не найдешь мужа по всему приходу. И что Катре выгодно выйти замуж в дальний богатый край, породниться с семьей Бальсиса. От этого будет польза и старикам.
Отец упорно бубнил:
— Не выйдет, не позволю!..
— Не позволяй. Я знаю, что сделаю, — сурово оборвала дочь и подошла к матери. — Мне уж пора, мама. Будь здорова.
Она поцеловала матери руку и вышла во двор. Отец остался сидеть, злобный, мрачный, дрожащими пальцами набивая трубку.
Распрощавшись с плачущей матерью, Катре пошла в поместье. Спор с отцом не выходил из головы, а сердце кипело досадой и решимостью сломить отца. Правильно отгадал он перемену в дочери и выразил ее по-своему: барыней стала, прежде я того не слыхивал, давно ты гужей не пробовала… Катре не стала барыней, но, отвыкнув от постоянной ругани и побоев отца, как бы выпрямилась во весь рост, и характер ее окреп настолько, что ни злоба, ни угрозы отца не в силах ее сломить. А любовь к Пятрасу овладела всем ее существом. В трудные минуты воспоминания о Пятрасе поддерживали в ней непреклонную волю. Катре твердо верила в его силы и в свою выносливость.
Катре успокоилась и стала обдумывать, как пересказать Ядвиге и Аготе стычку с отцом. Паненка, конечно, за нее вступится, но послушается ли отец и паненки? Все равно она пойдет за Пятраса, хоть и без отцовского благословения.
Неожиданно у Катре появился еще один заступник, на которого она совсем не рассчитывала.
На другой день в поместье пришел Кедулис. Отыскав Пшемыцкого, принялся рассказывать, что вчера приходила дочка. Ловя руку управителя для поцелуя, Кедулис молил сделать так, чтобы Катре осталась служить в хоромах, не выходила замуж за этого сорвиголову. Но Пшемыцкий был другого мнения. Ему надоели вечные скандалы из-за этих девок. Хватит и одного головореза — Пранайтиса! Накликать на свою голову второго — еще пострашнее? Ни за что! Пусть Кедулис забирает свою Катре и поскорее Проваливает! Так посоветовала пану Скродскому панна Ядвига.
Грубо оттолкнув опешившего старика, Пшемыцкий сердито цыкнул:
— Задумал пану Скродскому перечить? Барин согласился на брак и все Бальсису простил, Панна Ядвига для Катре подарок готовит. А ты тут скулишь, вместо того чтобы радоваться! Ступай домой свадьбу готовить.
Кедулис не поверил своим ушам. Куда теперь идти, к кому обращаться? Нет, коли управитель говорит — значит, так оно и есть. Расстроенный и сердитый, возвращался старик в село.
Через несколько дней на Кедулиса обрушился новый удар. Ксендз Мацкявичюс, возвращаясь от больного, заехал в Шиленай. Завидев нежданного гостя, Кедулис хотел уже забиться под навес, но ксендз зычно окликнул:
— Иди сюда! Привез тебе хорошую весть.
Кедулис нехотя вылез и, стряхивая прилипшую к сермяге труху, пошел встречать Мацкявичюса. С огорода подоспела Кедулене, и все втроем вошли в избу.
Недолго прогостил ксендз у отца Катрите. Минуту спустя он снова появился во дворе, сопровождаемый обоими стариками. Сдвинув шляпу на затылок и похлопывая Кедулиса по плечу, повторял:
— Не серчай, отец, а делай, как я советую. Говорю тебе, все будет хорошо.
Вскоре Кедулене, повязавшись самой лучшей праздничной косынкой, засеменила к Бальсисам. Еле успев вымолвить: "да будет прославлен…", бросилась целовать Бальсене и, присев с ней у окошка, заговорила:
— Ай, голубушка ты моя, скажу тебе большую новость: согласился отец выдать Катре за вашего Пятраса!
— Неужто вправду, голубушка?! — удивилась Бальсене, позабыв даже пощупать и похвалить косынку соседки.
— Чистая правда. Только послушай.
И она начала описывать спор Катрите с отцом и посещение Мацкявичюса.
— Ксендз все знает, голубушка. Пятрас у него побывал, а теперь, видать, и Катре ему рассказала. Отец упрям, ничего не скажешь, но и Катре не лыком шита, голубушка. Не испугалась. Всю правду отцу выложила, а сама, как уголь, пылает. А ксендз и в разговор не пускался: отец, мать, говорит, в будущее воскресенье выкликну оглашение вашей дочери Катре и Пятраса Бальсиса. Готовьте свадьбу, меня зовите. Отец хотел было спорить, но знаешь, голубушка, нашего ксендза — сказал, как топором отрубил. Давай отца стыдить; ты, говорит, ради своего упрямства дочери жизнь губишь. Надо ее поскорее из болота вытаскивать. Пятрас, говорит, отличный парень. Будут жить в ладу. Да где уж там, голубушка, все и не перескажешь!
— Так что же отец? Согласился? — спросила просиявшая Бальсене.
— А что ему делать? Не посмел ксендзу наперекор… Но ясно слова не вымолвил. Только сквозь зубы: пусть сами знаются; как постелешь, так и выспишься. Уж этот наш старик так сердце терзает!