— Твоя правда, — подтвердил Пятрас, — этой песне я научился у дяди, от ихнего батрака, Тот был нездешний.
На полоске Якайтиса, где возилось несколько парней помоложе, кто-то зычно завел:
Когда песня утихла, Микутис в кустах, в насмешку над песенниками-пахарями, на свой лад загорланил:
Но никто не обращал внимания на дразнилку пастушонка. Время быстро летело, и кто постарше уже поглядывал на солнце, но волы еще жевали жвачку, и пришлось малость обождать. Все наслаждались полуденным отдыхом и не заметили, как через кустарник пробрался невысокий, щуплый пожилой человек, одетый не по-крестьянски, и, остановившись у пашни, глядел на пахарей, словно выискивая, с кем бы заговорить. Наконец он подошел к старшим — Даубарасу, Григалюнасу, Бразису.
— Бог в помощь, братцы! Хорошо пахота начинается, — заговорил он, кивнув головой.
— Спасибо. Отлично начали, дай бог, чтобы конец такой был, — отозвался Даубарас.
Пришедшего все узнали. Это был шляхтич Дымша, по ласковому прозвищу — Дымшяле. Пахари приветливо встретили его и обступили, рассчитывая услышать новости от много видевшего и много знавшего лекаря. Где он только не бывал! Ему знакомы чуть не все города и местечки Литвы, чуть не все поместья и еще множество других углов. По его словам, он ездил по чугунке, был в Петербурге и в Варшаве, а о Вильнюсе и Каунасе нечего и говорить! Поездом добрался до Караляучюса — Кенигсберга, а вернулся через Клайпеду. Долгое время он хвалился привозными немецкими лекарствами, да и теперь еще часто этим величается. Поселяне считали Дымшяле своим, доверяли ему и охотно выслушивали его рассказы и советы. Среди крепостных поместья Багинай он часто появлялся и утешал надеждой на лучшие времена. Но на этот раз Дымшяле выглядел озабоченным и не обнадеживал шиленцев.
— Хорошо ты сказал, Даубарас, чтобы и конец такой был, — повторил он слова старого пахаря. — Но, может, конец и не такой выйдет, — двусмысленно добавил он, многозначительно глядя на крестьян.
Сташис, самый мнительный из всех, тревожно спросил:
— А что?.. Что-нибудь слышали, пан?
Дымшяле не спешил с ответом. Он достал табак, понюхал, чихнул и вместо ответа спросил:
— Так тут все хозяева села Шиленай?..
— Шиленские, да не все, — ответил Якайтис. — Не хватает Вашкялиса, Бержиниса, Пальшиса, Папевиса…
— Село немалое. И земля, видать, не из плохих.
— Не из плохих. Можно сказать, и совсем хороша, — поддакнул Даубарас. — Кое-где и пшеница родится.
— Да, да, земля совсем хорошая, — согласился шляхтич и отправил в ноздри новую понюшку.
Стали собираться и молодые послушать рассказы Дымши. Подошел и Пятрас Бальсис — Катре и Онуте ушли домой. Шляхтич, видно, только и ждал, чтобы вырос круг слушателей. Он продолжал:
— Да, земля тут отличная, и хорошо вы начали пахоту, шиленцы. Но торопитесь. Не скоро в другой раз сюда придете..
— Отчего вы говорите — не скоро? Завтра придем, — удивился Даубарас.
Но шляхтич только головой покачал:
— Завтра вам убирать помещичий парк, сад, пруд, а потом целую неделю пахать дальние угодья поместья, а после этого поедете за булыжником для поправки дорог.
— Ну и сказали! — изумился Якайтис. — На пана мы выполняем барщину всего четыре дня. Пятница и суббота — наши. Исстари так ведется.
— А кроме того, царь панщину отменил. На базарах и в костелах читали. Мы сами слышали, — возражал Григалюнас.
Тут вмешался Сташис:
— Не отменил. Два года еще барщину выполнять.
Одни поддерживали Григалюнаса, другие — Сташиса, но все дивились и возмущались, что пан Скродский увеличивает барщинные дни.
Когда крестьяне утихомирились, Дымша начал:
— Иду я, братцы, из имения. Лошадь управителя захромала. Так вот что я там слышал и вам расскажу. Кое-что разузнал от возницы Пранцишкуса, а кое-что выболтал и сам управитель Пшемыцкий. Мне не верите — от него услышите. Говорил он, что скоро поедет с войтом выгонять шиленцев завтра на барщину. Пан хочет быстро прибрать поместье. Дочка из Варшавы приезжает.
Эта весть вызвала общее беспокойство. Все уже слышали, что кое-где крестьяне отказываются ходить на барщину. Царский манифест и всякие слухи внесли такую сумятицу в их мысли и чувства, что никто не знал, как себя вести, кому верить. Ясно видели одно: жизнь стала несносной и с каждым днем становится все тяжелее. В прошлом году урожай был плохой. Зима холодная и долгая, хлеб кончается, кормов не осталось, скот еле на ногах держится. Барщина и всякие повинности вконец разоряют. Нигде нет таких порядков, как в этом проклятом Багинай. Никто так не угнетает своих крепостных, как этот выродок Скродский. В сердцах накопилось столько обиды, досады и злобы, что легко было бы толкнуть крестьян на открытое сопротивление и бунт. И в такое время помещик еще увеличивает барщину!