— Ксендз, вы рассказывали о поэте крепостных. И у нас есть такой: Кристионас Донелайтис. Поэма из жизни крепостных "Времена года". Полистайте на сон грядущий. Через студента Гуцявичюса я заказал перепечатать ее в Клайпеде. Правильно ли я поступил?
Ксендз взял книжку, зажег вторую свечу, пожелал гостю спокойной ночи и удалился в соседнюю комнату. Усевшись на краю кровати, раскрыл книжку:
Ксендз изумился. Гекзаметр? Виргилиев размер? Продекламировал вслух начало первой эклоги:
…Любопытно, любопытно… И стал читать дальше, пропуская страницы и снова возвращаясь, и с середины, с конца и опять с начала; из его уст вырывались возгласы восхищения и удовольствия: эх, чтоб тебя!.. Чудесно!.. Но местами он брюзжал, раздражался, выходил из себя.
Эк, куда хватанул попик! К чертям такие поучения!.. Опять разливается панам на пользу!..
Захлопнув книжку, задумался. Экая мешанина! Конечно, много поучений. Но елейные назидания в одно ухо входят, из другого вылетают. А остается волнующая правда, которой много в этой книжечке. Хорошо, что Акелайтис заказал ее перепечатать. Образы книжки ярко возникают в сознании Мацкявичюса. Какая темная жизнь у этих униженных, обойденных людей! И все-таки — сколько в них стойкости, трудолюбия, сил, жизнерадостности! Дай им только ученье, свет, хорошую книгу в руки — и не сломить их никакому рабству, не раздавить никакому игу! Вот каковы люди Литвы! Незнакомый Донелайтис протянул ему, Мацкявичюсу, руку помощи, прочел мысли, таящиеся в его душе, и высказал их так просто, образно и ярко.
Мацкявичюс еще раз перелистывает книгу, кладет возле свечи и начинает расхаживать по комнате. Возбужденные чувства, новые мысли не дают ему усидеть. Он думает, как сделать жизнь более счастливой и светлой, как добиться того, чтобы люди сами боролись за такую жизнь. Вспоминает годы учения, прочтенные книги: "Гражина", "Конрад Валенрод", "Дзяды", "Пан Тадеуш" Адама Мицкевича! Они научили его любить Литву, томиться по свободе и вступить за нее в борьбу, А если бы такие книги были на литовском языке! Вооружить светлым сознанием народ Литвы! О поражении Мацкявичюс не задумывается, его не боится. Да и поражение может стать ступенью в дальнейшей борьбе, к полной победе. Таков путь Литвы. И неведомый ему до того Донелайтис загорается как яркий огонь на этом пути.
Потом задумывается об Акелайтисе. Он называет себя литератором, писателем. Но уж слишком слаб, легковесен. Пылкий, но нестойкий. Им завладеет тот, кто подойдет к нему последним. А нам нужны богатыри! Но вообще говоря — неплохой человек. Отлично говорит по-литовски, ловкий, предприимчивый. И простой — нравится людям. Кроме того, умеет писать. Может пригодиться. Надо его использовать для хорошего дела.
Лежа на диване, Акелайтис слушал, как ксендз возится у себя в комнате. Из-под дверей пробивается полоска света, наверно, читает. Наконец стукнули скидываемые сапоги — один, потом другой. Заскрипела кровать, полоска света исчезла. Минуту спустя послышалось ровное дыхание.
Акелайтис долго ворочался на своем ложе, пока наконец не уснул беспокойным сном, утомленный обилием впечатлений.
На другое утро, провожая гостя, Мацкявичюс говорил:
— Хорошо поступили, господин Акелевич, что заказали перепечатать. В этой книжке правильно рассказано о житье крепостных. Она поможет крестьянам уразуметь свои обиды.
Потом ксендз достал из кармана пачку бумаг:
— А тут несколько польских песен против правительства. Переведите. Они нам понадобятся.
Акелайтис взял, обещал перевести на литовский и, прощаясь, промолвил:
— Ксендз, недалеко от вас Шиленай пана Скродского, там живут Бальсисы. Замечательная семья. Старший сын Пятрас любит книгу, толковый. Может быть вам полезен.
Это подтвердил и Дымша, незаметно появившийся у калитки. Мацкявичюс задумался. Деревня Шиленай ему хорошо известна. Знает он и Бальсисов. Пятрас — старший сын. Рослый, крепкий. На таких парней у ксендза есть свои надежды, которых он еще никому не высказывал. И на этот раз он мысленно приметил: Шиленай, Пятрас Бальсис.