— Как вы только сохранили рассудок?
— Я, наверно, и не сохранил, — Виктор неуверенно улыбается и отпивает компот из стакана. — На время, по крайней мере. Стал видеть прямо на белых стенах… разное. Руки разбил… вот, до сих пор кожа не зажила, видите? В какой-то момент сломал кран, хотя это был единственный источник воды… даже не помню, как это сделал, представляете? Вода потом просто время от времени шла из дыры в стене, успел набрать в пластиковый контейнер от еды — хорошо, не успел… значит, не успел. Я не врач, но, очевидно, моя психика тогда была не в порядке.
— Не удивительно, любой бы слетел с катушек на вашем месте. И что же, никто с вами так и не заговорил?
— Не совсем… — Виктор трет подбородок пальцем. — Понимаете, я не уверен… Может, конечно, мне это померещилось… Иногда из-под потолка шел голос. Нет-нет, не так чтоб мистический — из вентиляционной решетки. Наверно, я от него засыпал, потому что слов вспомнить не могу…
— Там было что-то про выплату?
— Да-да! А… откуда вы знаете, Александр?
Черт, зря я так. Наверно, это психологи должны были спрашивать. Не сомневаюсь — из Виктора вытащат все, что он помнит и чего не помнит, и подвал этот, скорее всего, найдут… И опять же, не сомневаюсь — все это не выведет на Кукловода. Не первый день я знаю своего врага. Исполнителями опять окажутся запутавшиеся в долгах наркоманы, получающие инструкции через Телеграф. Бестолковые — даже рис нормально не могут сварить…
И все-таки хочется верить — сегодня мы стали ближе к разгадке.
Виктор не развивает свои подозрения — он вообще довольно доверчив — и продолжает рассказывать:
— Да, вот вы сейчас сказали, и я понял… Действительно, вроде как я получил что-то в долг и должен этот долг выплатить. Но это все по-другому звучало… и казалось правильным. Не сразу, но совершенно правильным. А потом… времени больше не стало, понимаете? И меня в нем не стало. Я больше не страдал ни от скуки, ни от страха, ни от болей в желудке — ни от чего. Не стало того меня, который страдал. И однажды я понял, что могу делать людей счастливыми — не как раньше, на время улучшать им настроение, а по-настоящему. И просто сделал это. Все стало так легко, так понятно, голова прояснилась. Скоро после этого я уснул, а проснулся уже здесь. То есть недалеко отсюда, в Октябрьском парке, на скамейке. Меня кто-то привел в порядок, переодел… Я сразу пришел к Насте домой, но не застал ее. Няня сказала, что она выступает на чьей-то свадьбе. Это было так неудобно, врываться на чужой праздник… но я ужасно по ней соскучился.
— На свадьбе вы и… сделали счастливым весь город?
— Не думаю, что там. Раньше. Сразу. — Виктор неловко поправляет очки на переносице. — Я ведь столько ради этого перенес, понимаете? Конечно, я дал счастье всем, даром, чтобы никто не ушел обиженным… Это из одной книжки, с детства ее люблю. Правда, на весь мир меня пока не хватает, но город довольно большой.
Полная немолодая официантка подает наконец чай, который я заказал сразу. Разливаю по чашкам едва подкрашенную теплую водичку из чайника. Так себе кафе — я просто отвез Виктора в ближайшее. Тут и раньше-то спустя рукава готовили и обслуживали, а теперь и вовсе — скажи спасибо, что не помер от голода.
— А зачем вы искали меня, Александр? С какой целью? — догадывается наконец спросить мой собеседник. — На вас мой Дар отчего-то не действует, хотя вы, очевидно, не ребенок. Извините, тут я не могу ничего поделать. Не знаю, что с вами и как вам помочь. На меня тоже не действует, если это вас хоть немного утешит.
Подношу ладонь ко лбу. Помочь! Виктор до сих пор это так видит. И что с ним делать, с Иисусиком эдаким? Осторожно спрашиваю:
— Виктор, я бы хотел уточнить, как ваш Дар работает… Теперь, в новой версии. Вот вы сделали всех взрослых людей в городе счастливыми. Но это ведь… не навсегда? Вам надо быть здесь, чтобы это счастье продолжалось?
— К сожалению, да. Потому и решил остаться здесь… и из-за Насти еще. А то бы поехал в Москву или в Питер, там больше людей. Но Дар должен работать все время… даже пока я сплю, он действует. А если уеду — перестанет, здесь по крайней мере. Но вы не волнуйтесь — я не собираюсь никуда уезжать.