Не с первой попытки мы с Олегом находим нужный подъезд длинной белой двенадцатиэтажки, поднимаемся на лифте с прожженными зажигалкой кнопками — сюда тотальная ремонтомания еще не добралась. Звоним в самую обычную обитую дерматином дверь. Она распахивается, и я дважды моргаю — не могу поверить, что вижу это на самом деле.
На пороге стоит кукла Барби в человеческий рост, наряженная под стереотипную домохозяйку из американских 50-х: платье с узкой талией и широкой юбкой подчеркивает безупречную фигуру, лицо ярко, но не вульгарно накрашено, волосы собраны в элегантную прическу, на стройных ножках — алые туфельки с оттакенными каблуками. Не женщина, а кадр из фильма. Однако все впечатление портят глаза — они слишком широко распахнуты, взгляд блуждающий и мутный, словно она пьяна вдребезги.
— Ах! — выдыхает девушка, быстро поводит наманикюренными пальчиками — и коврики у соседских дверей шустро перемещаются. Теперь они лежат идеально ровно.
Если это и есть ее Дар, значит, наверно, не ее мы ищем… Смотреть на девушку тягостно, потому краем глаза наблюдаю за Олегом. В первую секунду он машинально приосанился, как всякий молодой мужчина при виде красивой женщины, но тут же сник, побледнел и отступил на полшага.
— Здесь ужасно грязно! Входите же внутрь! — щебечет девушка. — Вы к Роберту? Он скоро вернется со службы. Друзья Роберта — мои друзья! Я подам вам холодного персикового чая!
В квартире нет внутренних дверей — кухня и единственная комната отлично просматриваются из прихожей. В первый момент мне кажется, что я попал в музей — такой всюду казарменный, нежилой порядок. На кухне все принадлежности, от ложек до кастрюль, висят на своих местах, словно в операционной. Пол выложен плиткой, которая сверкает, как зеркало. В спальне кровать застелена по-армейски гладко. На прикроватной тумбочке — лампа и книга, лежащая строго параллельно краю. Стеллаж с книгами от пола до потолка выглядит театральной декорацией — так ровно выстроены корешки.
Коротко трясу головой, стряхивая оцепенение:
— Елена, скажите, пожалуйста, где вы находились в последние три месяца?
— Как «где»? — огромные глаза распахиваются еще шире. — Здесь, в нашем с Робертом поместье…
Поместье, ага… Окна плотно занавешены блэк-аут шторами.
— Вы можете чем-то это подтвердить? Например, фотографиями в телефоне?
— В телефоне? Но фотографии хранятся в альбомах! Как в телефон можно поместить фотографию?
Действительно, на полочке, покрытой белой вязаной салфеткой, стоит винтажный дисковый телефон. Над ним — лист бумаги с написанным от руки номером. Олег уже роется в планшете, потом шепчет мне: «частная психиатрическая клиника».
Елена запрокидывает голову и начинает неестественно, слишком уж легко и весело смеяться. Господи, какая криповая барышня… этот смех вызывает ощущение, будто кто-то сейчас прошел по моей могиле.
Испытываю огромное облегчение, когда дверь открывается и в прихожую втискивается здоровенный парень. В руках у него — пакет из дорогого супермаркета.
— Лена, почему дверь не заперта? А вы кто еще? Если она вам что-то подписала, имейте в виду — Елена недееспособна! Так что можете подтереться своим кредитным договором или что вы там ей впарили.
— Мы из органов, — привычно взмахиваю корочкой. — А вы, вероятно, Роберт?
— Да щас те «Роберт», пф-ф! Роберт — это ее бред, типа воображаемый друг. А я Жора, санитар из клиники. Мы Лене каждый день продукты носим. А вы ее взбудоражили, придется колоть…
Елена уже, кажется, забыла про нас. Она выравнивает и без того идеально ровно стоящие чашечки над мойкой и оживленно рассказывает что-то тому, кого, вероятно, видит перед собой.
— И часто вы сюда приходите, Жора?
— Сутки через двое работаю. Кто дежурит по амбулаторным пациентам, тот и приходит. И психиатр раз в неделю…
— Елена здесь постоянно находится? Она никуда не уезжала?
— Да куда ей ехать-то? Года три не выходила из этой квартиры. Снаружи для нее… порядка нет. Даже в стационаре регрессирует — все ей там не так.