— Это так, — кивнул Голдин.
— Но тогда остаются лишь те, кто сидел за главным столом…
— Строго говоря, нет, — возразил Голдин.
— Вот как? Кого же мы забыли?
— Слуг и стражников. И еще одного человека.
Воцарилось молчание. Потом Сергеев предложил всем нам отойти подальше от больного, сам сел за пульт управления «саркофагом» и принялся за работу.
Из угла, где мы стояли, я пытался разглядеть, что происходит под колпаком. Но не удавалось. Сергеев погасил лишний свет, и над «саркофагом» царил полумрак. Мы всемером толпились у двери, напряженно всматриваясь в темноту. Первым заговорил герцог:
— Вы, мессир Голдин, не учитываете психологии доригианцев. Я могу опросить всех слуг и стражников, но уверен: никто из них просто не осмелился бы поднять руку на своего принца. Все его так любят… Хотите, сейчас позовем капитана?
— Я тоже уверен в том, что слуги и стражники в этом деле не замешаны… Правда, по другой причине. Тем не менее, ваше величество, прикажите, пожалуйста, капитану прийти сюда.
Герцог кивнул, и Вилан выглянул в коридор:
— Капитан, подойдите к нам.
В дверях появился бравый капитан стражи.
— Скажите, капитан, — начал Голдин. — Вы всю ночь были со стражей и никуда не отлучались?
— Это так, сэр Голдин, — поклонился капитан.
— И ваши солдаты, безусловно, могут это подтвердить?
— Разумеется.
— А сами они… Как распределены они по постам? Есть ли пост, где стоял бы один солдат?
— Нет, сэр. Все они стоят на часах по трое.
— Где расположены были этой ночью ваши посты?
— Два из них были у двух входов во дворец — центрального и бокового. Один на первом этаже, один — на втором.
— И это все?
— Да, сэр.
— А на третьем?
— Но там ничего не происходило, сэр. Поэтому поста там не было.
— И у покоев дворян вы не дежурили?
— Мы поставили бы пост после окончания бала, сняв его со второго этажа. Но из-за всех этих… событий не успели.
— Значит, вы не видели сэра Галахэда ни когда он шел к себе в покои за деньгами, ни когда он возвращался назад? — спросил Вилан.
— Нет, ваше сиятельство. Не видели.
— А ваши солдаты?
— Нет, и они не видели. Я уже спросил, видели ли они кого-нибудь ночью. Они ответили: только гуляющих на площади дворян с дамами.
— Все, этого достаточно, — сказал Голдин.
Вилан отпустил капитана. Снова наступила тишина.
— Я уверен, что тот же результат вы получите, спросив слуг, — наконец, сказал герцог. — Но вы говорили еще об одном человеке…
— Говорил… Конечно, слуги тоже ответят, что видели друг друга. Да и потом, руки у них все время заняты, тут не до арбалетов…
— Это и есть ваша «другая причина»? — усмехнулся Лионель.
— Разумеется, нет, — смутился Голдин. — Это я так неудачно пошутил… Извините… Но слуги действительно не виноваты в происшедшем.
— Вы говорили еще об одном человеке, — еще раз сказал герцог.
— Да-да, я помню. Кроме сидящих за столом дворян, а также слуг, стражников и, кстати, музыкантов, о которых мы с вами забыли…
— Музыканты были в зале, все вместе, — сказал Лионель.
— Верно. Так вот, кроме них, в зале был еще один человек — Трикс. И вот за ним-то никто не следил…
— Вот это подозреваемый! — недоверчиво ухмыльнулся Лионель.
— Да нет, я его не подозреваю, — ответил Голдин. — Я просто хочу сказать, что не следует делать поспешных выводов.
— Но ведь вы согласны с тем, что сэр Галахэд, не считая Трикса, единственный, кто мог покушаться на убийство? Только он, якобы выходя за деньгами, мог по пустому третьему этажу пробежать в другое крыло замка, спуститься на первый этаж перед самой дверью Белого зала, так, что его никто из стражников не увидел бы, и выстрелить в принца. А затем вернуться в Голубой зал по тому же третьему этажу, — сказал Вилан.
— Вы, ваше сиятельство, не берете в расчет фактор времени.
— Вы хотите сказать, сэр, что у него в этом случае не хватило бы времени сходить в свои покои за деньгами? Но кто может поручиться, что он туда действительно ходил? Его покои находятся на третьем этаже у самой боковой лестницы… В нагрудных пластинах панциря можно спрятать не два, а все четыре мешочка. И если преступник готовился к покушению, то он вполне мог заготовить и принести деньги в мешочках по пять тысяч.
— Это на юридическом языке называется «попыткой сфабриковать себе алиби», — подсказал я.
— «Попытка сфабриковать алиби», — повторил Вилан. — Спасибо, я запомню.