Интрига развилась следующим образом: на предзащите диплома отличилась аудитория первокурсников, поросль зелёная. Мой дед молодёжь именно так называл, вкладывая некий особый смысл в данный цвет, для нашей сплошь «зелёной» планеты, ругательный. А может, и не было особого смысла никакого, всё просто объяснялось: отцы и дети, конфликт поколений…
Короче говоря, аудитория восторженно согласилась с тем, что Тивиканара Масюкова — вид целиком и полностью разумный, и утверждать обратное может лишь полный идиот. Обезьянову внуку светил полный провал, разгром и небрежение.
Но на этом этапе в процесс влился гений-дуболом Обезьян. И — пошло-поехало. Связался он со своим дружком и собутыльником, монстром виртуала и сетевым пиратом, прозванным Газонокосильщик (что для напрочь зелёной планеты равнозначно прозвищу Геркулес на матушке-Земле).
Газонокосилыцик взломал защиту коллежского «Грина», безапелляционно влез в мою документацию и уничтожил два зачёта за второй семестр. На следующий день Обезьян провёл внеплановую ревизию и, вызвав меня в свою прокуренную каморку, стал тыкать деревянным с виду, толстым пальцем в распечатку, озаглавленную словцом «Задолженность». Единственным человеком, который находился в позорном зелёном (специфика!) списке, был Анджей Лазеровиц. Я.
В этот момент я отчётливо понял, какая непреодолимая преграда возникла у меня на пути. Над Обезьяном можно было смеяться, можно было ему в открытую грубить, но становиться поперёк дороги было строжайше противопоказано. Во имя своего же благополучия.
Я попытался возмутиться, но мои слабосильные потуги выглядели довольно жалко. После я пробовал оправдываться, что-то доказывать, приводил множество аргументов в пользу своей правоты: ну как же тогда меня могли считать круглым отличником, если, предположим, не были сданы эти чёртовы зачёты?! как с курса на курс переводили, к экзаменам, курсовым допускали?!
А Обезьян свысока смотрел на меня и вещал: так что же, может, вирус в «гриновой» памяти бандитствует, на свалку, может, его? Особый вирус — на Анджея Лазеровица натасканный…
Поразмыслив, я сообразил, что взломать «Грин» мог только Газонокосилыцик. Во-первых, спец экстракласса, во-вторых, Обезьянов друг сердешный. Да и не было в Коллеже хакеров сколь-нибудь серьёзных, над несерьёзными же, как гора, возвышался «друг-и-спец». А «друг-и-спец» — это безнадёжно: не оставит Газонокосильщик следов, которые бы наши «несерьёзные» отыскать сумели.
Начал я Обезьяна молить и упрашивать — ублажать по части словесной. И такой гаденький и гнусный я был в тот момент, что замдекана, наверное, по родству духовному, сжалился — дал «добро» зачёты пересдать. А вот о дипломе, сказал он, забыть нужно. Дескать, не имеют права студенты, имеющие задолженность, дипломы писать. Так что придётся экзамены на общих основаниях сдавать…
Сказал это Обезьян, выпустил в пространство струю ядовитого дыма и в таблицу уставился, голограф-проектором над столом материализованную. Тем самым однозначно давая мне понять: всё, аудиенция закончена.
Вышел я, теребя в руках бланк, встал напротив дверей деканата и задумался о несправедливости, пропитавшей плоть и кровь этого мира. Мира человеков. И в очередной раз иные, отличные от человечьей, формы жизни ближе как-то показались. Или, может, и они такие же мерзкие, жадные и подлые — как сородичи мои во биологии, — только в своей координатной сетке?..
Нет, чище, чище и выше они в своих помыслах и действиях.
Никогда я в этом не сомневался.
Преподавателей, которым я должен был пересдать зачёты, найти, конечно же, не удалось — таков подлый закон жизни, сельва-маць! Вычитали они свои курсы и в отпуска — на благословенные холодные миры — отправились.
Зашёл я опять в деканат и у секретарши спрашиваю, куда пан Кржемольский и пан Васенецкий на отдых направились. Секретарша, само собой, на меня как на пузоголового смотрит: «Пан студент, вы что, думаете, преподаватели обязаны отчитываться о том, как они своё личное время проводят?.. Или в мои обязанности, по-вашему, входит за каждым из них бегать и выпытывать астрографические координаты мест, где они собрались провести свой законный отпуск?! Может, замдекана знает… Последний семестр, а как первокурсник себя ведёте прямо!».
Вползаю я по новой в кабинет Обезьяна и плакательно требую, чтобы мне предоставили информацию, наивно позабыв о том, что в наше беспокойное время вряд ли существует что-либо ценнее её. Получаю хамский отказ и наблюдаю лавинообразный процесс обратного действия — замдекан меняет гнев на милость. Обезьян начинает взрыкивать своим громыхающим голосом, что, дескать, нет, нельзя никому, и отличникам, в том числе, поблажки делать — на голову сядут. В общем, от меня потребовали выйти вон.
Я не посмел ослушаться. Заедаться не имело смысла: Обезьян тупо, из-под бровей, воззрится, ничему из сказанного тобой не придавая значения, и будет пытаться студента-урода взглядом в камень превратить. Однако, выходя, случайно скользнул взглядом по стене, а там, на одном из развёрнутых и прицепленных к ней плоских экранов — график отпусков. И, конечно же, первыми в нём, в графе, озаглавленной «Декабрь» — самое что ни на есть каникулярно-отпускное время, — обозначены преподаватель этики сексуальных отношений негуманоидных социумов Марек А. Кржемольский и руководитель семинара органической наноэлектроники Воислав Васенецкий…
Понял я, что был, пся крев, дважды обманут; причём второй раз — подло и ехидно. Ведь знал, знал Обезьян, рыло деревянное, что в отпуске преподаватели, а ведомость чуть ли не с благоговением протягивал. Не мог не знать — должность обязывала. Не случайно именно этих преподов подобрали: чтобы я не дотянулся! Это было не только устранение конкуренции для внука, но и месть — самая обыкновенная, самая примитивная. Неизвестно за что. Больно умный, видно.
Фактически, по уничтожении зачётов, я перестал числиться студентом Коллежа.
Процесс пошёл, слепая и бездушная машина двинулась, и теперь уже ничего нельзя было изменить: без зачётов не допускают к экзаменам, без отметки о положительных результатах экзаменов исключают из Коллежа. Неоткуда было появиться зачётам — вероятнее всего, что в этот самый миг космолёты уносили прочь от планеты Косцюшко пана Марека и пана Воислава. На глазах рушилась моя мечта стать дипломированным ксенологом, осыпалась, как сокрушённый джунглями каменный дворец.
И тут меня прорвало. Я спросил у Обезьяна, знает ли он, как его за глаза называют студенты. На лице замдекана отразилась палитра противоречивых чувств, основным из которых, как ни странно, было любопытство. Репрессии начнутся потом, а пока…
«Вас называют Обезьян, жестоко оскорбляя этим благородный отряд приматов. Вы в полной мере достойны носить мерзкое имя Человек! И я, как несостоявшийся по вашей вине ксенолог…»
«Ввво-о-о-он!!!» — тысячеваттно взорвался Обезьян. Он готов был меня убить.
«Представлениям о так называемой профессиональной этике, я вижу, попросту нет соответствующего места в вашем скудном мозгу. Я очень давно желал это сказать вам, и вот — сподобился…»
Замдекана снова дико и оглушительно взвыл. В каморку вбежала секретарша и с неожиданной ненавистью стала поносить студенчество, которое терпит в своих рядах таких недоумков, как я. В конце своей злобной тирады она добавила, что вызвала «лесорубов», которые, как она надеялась, утихомирят меня.
«Лесорубами» в шутку звали добровольное коллежское ополчение, которое было наделено воспитательно-полицейскими и прочими разнообразнейшими функциями. В него, как правило, шли недалёкие парни с окраин. Неудивительно, что костяк «лесорубов» составляли выходцы с Плоскогорья Октавиана, достаточно населённого, но словно бы задержавшегося в развитии лет на сто. Отношение к коллежским «стражам порядка» было соответствующим: не как к злобным полицаям, а как к ребятишкам чуточку пузоголовым.