- Закончили, - выдохнул я, дрожа от нетерпения. - Петрович, похоже, там что-то есть...
Афанасьев обратил ко мне лицо, изрезанное глубокими морщинами на выдубленной непогодой коже, красной от постоянного пребывания на открытом воздухе. С таким лицом да грубыми мозолистыми руками он нисколько не походил на кабинетного червя, коим мог представляться по своим книгам да и должен был быть после окончания аспирантуры.
Месяц назад ему исполнилось сорок шесть, но волосы совсем побелели - то ли от солнца, то ли...
- Отлично. - Он встал и положил в карман пистолет. - Пошли посмотрим. Перчатки возьми.
Я схватил пакет с химзащитой, и мы пошагали к раскопу. Бичи уже убрали плиту и теперь сидели на дне ямы, покуривая и обмениваясь короткими репликами. Валера с Женей, осветив фонариками дно склепа, рассматривали его содержимое.
- Отлично, - повторил Петрович, спустившись к краю могильника. Он посмотрел на часы. - Пять сорок две. До восьми у нас есть время.
За два с половиной часа, пока солнце не раскалит песок до уровня приличной сауны, мы могли нормально работать. Надев респираторы, длинные резиновые перчатки и противорадиационные чулки, мы спустились в раскоп и принялись просеивать прах, выбирая из него твердые частицы, почти всегда оказывающиеся золотом. Кольцо, бляшки, нагрудная пластина, поясные накладки, серебряная рукоять плети и две уздечные пронизки - все как полагается знатному воину. В изголовье Афанасьев нашел ларец.
- В мешок, - скомандовал он. - Потом разберемся.
Я буквально кожей чувствовал, как нас пожирают взглядом охранники, но потом увлекся, и во всем мире для меня остался только раскоп. Мы работали до половины восьмого. Уже рассвело, и фонари были потушены. Наконец Петрович оглядел периметр внимательно-отрешенным взглядом и вздохнул:
- Все, возвращаемся.
Мы содрали химзащиту и разложили на столе наши сокровища. Охранники загнали бичей в их палатку и стали готовить завтрак.
- Итак, - трепетно сказал Афанасьев, очистив от пыли массивный ларец.
Он поднял крышку. В ларце лежали золотой перстень, наручный браслет, также из золота, с мелкими рубинами и кинжал в серебряных ножнах, с серебряной рукоятью, инкрустированной золотой нитью. Перстень был с большим чистейшей воды изумрудом. Эти вещи были старше украшений усопшего, которые, кстати, принадлежали явно не саманидам, а датировались, судя по орнаменту, скорее, тринадцатым веком.
- Определенно, - произнес Петрович, внимательно изучая внутреннюю поверхность браслета.
Он взял перстень и впился в него взглядом. - Посмотри.
Я посмотрел. Изнутри браслет покрывала арабская вязь.
- Шейх аль-джебель, - прочел Афанасьев, - старец гор. Ты знаешь, кого так называли?
Я мотнул головой. В истории Средней Азии я не был столь искушен, как Петрович, и не мог знать разных титулов мелких князей.
- "Старцем гор" называли Хасана ас-Сабаха, - с расстановкой выговорил Петрович.
У меня пересохло во рту. Если Петрович прав, то мы стали обладателями бесценных реликвий, за которые многие коллекционеры будут согласны платить... Я затруднялся назвать точную сумму, но она была весьма высока. Помимо того, что это были изделия из золота и драгоценных камней, они еще и принадлежали харизматической личности, деяния которой вряд ли будут забыты. Хасан ас-Сабах, принесший в европейские языки слово "ассасин", что значит "убийца", безжалостно правил с 1090-го по 1124 год на севере Ирана. Он создал свою религию и основал секту безжалостных убийц - "хашишинов" ("пожирателей гашиша"), слепо подчинявшихся своему господину. На их ножах держалось государство исмаилитов, просуществовавшее 166 лет. Используя политику запугивания и террора, "горный старец" подчинил себе обширные райоnii Сирии и Ливана, которые еще долго находились под властью секты после его смерти. Каким-то образом человек, сохранивший личные вещи Хасана ас-Сабаха, перебрался на территорию нынешнего Узбекистана и приказал похоронить вместе с ним столь дорогие его сердцу предметы. Мне они казались не менее дороги, и я был ему искренне признателен.
- Этот кинжал, - благоговейно произнес Петрович, - был священным символом федаи. Он почти никогда не доставался из ножен, потому что на лезвии его выгравировано слово "джихад" - "священная война против неверных", которая могла развязаться, если клинок будет обнажен.
Он бережно взял в руки нож и осторожно обхватил рукоятку.
- Страшно, - как-то по-детски улыбнулся Афанасьев и поглядел на меня. Ты веришь в мистику?
- А кто не верит? - ответил я, имея в виду наших коллег.
Покопавшись как следует в могилах, начинаешь понимать, что в народе легенды о призраках не на пустом месте слагались. Несомненно, потусторонний мир очень тесно связан с миром реальным. Впрочем, я полагал, что все федаи "жертвующие во имя веры" - уже несколько столетий покоятся на территории Ирана и прилегающих земель, так что опасаться нам нечего. Разве кусок стали пробудит их к жизни? Для подобных историй существует мультфильм "Конан искатель приключений". Своим мнением я поделился с Петровичем.
- Может быть, ты и прав, - резюмировал он и вытянул кинжал из ножен.
За девятьсот лет лезвие почти не окислилось. Это говорило о высоком качестве стали и мастерстве кузнеца, ее выковавшего. Впрочем, стоит ведь железная колонна в центре Дели.
- Джихад, - прочел Афанасьев, демонстрируя надпись, идущую по клинку справа налево. Меня начал бить озноб. Не знаю почему, может быть, перенервничал сегодня, но мне очень захотелось, чтобы лезвие исчезло. У Петровича тоже затряслись руки, он быстро вложил кинжал в ножны и опустил обратно в ларец.
- Налил бы ты, что ли, чаю, - сказал он.
Я взял чайник и вышел из палатки. Наша с Петровичем кухня - ящики с консервами и примус под натянутым тентом - помещалась слева от входа.
Я остановился, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу. Примерно через пару минут меня отпустило, и я почувствовал, как спину припекает. Тогда я забрался в тень и разжег огонь.
Занимаясь кладоискательством, невольно мечтаешь о сокровищах древних царей или просто личных предметах, принадлежавших великим людям. Все мы в меру честолюбивы и хотим увековечить свое имя на экспозиции хотя бы областного краеведческого музея, что иногда и делают, отдавая в дар не представляющую интереса мелочевку. Но тайной и несбыточной мечтой остается найти нечто ценное. В детстве моим кумиром был Генрих Шлиман, откопавший Трою, да и, что там говорить, остался им по сей день. Но теперь все изменилось. Я держал в руках вещи, принадлежавшие реальному человеку, вписавшему в анналы Мировой Истории свои достаточно выразительные строки; мало того, и право нашедшего, по сути, принадлежит тоже мне...
От удовольствия я даже зажмурился. Сейчас я готов выставить содержимое ларца на стенде любого крупного музея археологии только за право опубликовать статью в "Нэшнл Джиогрэфик" за своей подписью. Шипение закипающего чайника вернуло с небес на землю. Я открыл глаза и понял, что нахожусь в узбекской степи и являюсь "черным археологом", а "моя" находка и не моя, по большому счету, а афанасьевская, и уйдет она в руки безымянного покупателя через длинную цепь поcредников, правда, за очень крупные деньги. Так что о славе не приходилось даже и мечтать.
Я снял чайник с огня, выбрался из-под тента и увидел идущего к палатке Валеру. Он был без автомата, но от него исходила какая-то неприятная аура, заставляющая чувствовать опасность. Заметив меня, Валера изменил курс.
- Василий Петрович не спит? - поинтересовaлся он, подходя поближе. Солнце отражалось на выпуклой поверхности его фотохромных очков.
- Нет, - как можно строже ответил я, - а у тебя что за интерес?