Мгновенно вывернув из-под себя руку, хачик ударил Славу растопыренной пятерней по глазам.
Слава откинулся на спину и стал кататься по полу, держась за лицо. Маринка истошно завопила, когда чеченец схватил ее за шею и потянул к себе, целясь пастью в гортань.
- Крови! - оглушительно заорал он.
Крик вывел из транса какую-то половину моего мозга, потому что я увидел, как моя правая рука взметнулась в воздух, словно самостоятельное живое существо, описала сверкающую дугу и опустила плоский флакон "Смирнофф" на голову абрека.
Тот подавился собственным воплем и покатился с дивана, увлекая за собой Маринку, оцепеневшую от страха.
Он очнулся почти сразу - обморок был кратким, но и я пришел в себя, вскочил на ноги и дернул Марину за плечи, стараясь оттащить подальше от этого чудовища. Тахоев теперь мало напоминал человека. Осколки сильно поранили его, лицо залилось кровью и сделалось неузнаваемым. Он пытался вскочить, но ноги были связаны, и он извивался, как огромный уродливый червь, стараясь добраться до временно ослепшего Славы, который теперь представлял легкую добычу.
- Хочу твоей крови! - прорычал врач.
"Сам погибай, а товарища выручай!" Я подскочил к чечену и, словно футболист, бьющий пенальти, провел сокрушительный штрафной удар по центру "мяча", забрызгав паркет далеко разлетевшимися красными каплями. Послышался громкий треск, очевидно, я попал по носу. Тахоев отлетел, перевернуля на спину, хрипя и воя, с чавканьем глотая собственную юшку.
- Уй, падла!
Я оглянулся и увидел сидящего на полу Славу, массирующего веки. Он открыл глаза и, часто моргая, уставился на меня.
- Четко попал, паскуда. - В его устах это было разновидностью похвалы. - Где этот дух?
- Вон лежит, - триумфальным жестом указал я.
Мы вместе посмотрели на Тахоева. Вероятно, вспышка активности вымотала его полностью, он валялся пластом и все тише бормотал: - Пить, пить, крови...
Подошла Маринка.
- Как рука?
- Прокусил, - пожаловалась она, - болит.
- Пригляди за ним, - сказал я Славе, - мы сейчас.
В ванной я промыл рану и тщательно перебинтовал. Пустяки, вены не задеты, но полукруглый шрам от зубов теперь всю жизнь будет напоминать Маринке, что с любыми "черными" нужно держаться осторожно, ибо все "звери" кусаются.
Когда мы пришли в комнату, Слава сидел за столом,, потягивая остатки ликера. Нам тоже было маленько налито.
- Ну как, - поинтересовался я, - все помирает, ухи просит?
- Просит, зараза, - посетовал Слава и разом заглотил весь свой ликер. Ты водки-то принес?
- Так вот она, - кивнул я на осколки, - водка-то.
- А еще? Нету, что ли?
- Есть, но надо идти. - Я просительно взглянул на Маринку: - Сгоняй.
Когда она вышла, Слава посерьезнел.
- Надо майора к выносу готовить, - сообщил он.
- Не рано? - зыркнул я на часы. - Люди еще ходят.
- Ну, мы прямо сейчас не понесем, но подготовить-то надо... - Он смолк, потому что появилась Марина.
Мы подкрепились еще по полтинничку, и Маринку стало клонить в сон. Я отвел ее в кабинет и уложил в постель, после чего вернулся в комнату, поплотнее закрыв дверь.
Приведение в человекоподобное состояние едва живого Тахоева не заняло у нас много времени.
Связав покрепче руки, мы как следует умыли ему лицо, заткнули тампонами ноздри, чтобы не пачкать салон, и стащили вниз, погрузив на заднее сиденье "Волги". Ему предстояло скорое путешествие в джаханнам[Джаханнам мусульманский ад. (Прим. автора.)]. Со стороны это выглядело исключительно как взаимопомощь изрядно поддавших друзей. Слава попрощался и уехал, а я не нашел ничего лучше, как залечь спать.
Пробудившись в объятиях Маринки весь мокрый от пота и с больной головой, я вылез из-под толстого одеяла, в которое мы зачем-то завернулись, и, спотыкаясь, поплелся в сортир. Башка разламывалась, под ногами валялись какие-то осколки. Что за скоты здесь резвились?!
Утолив жажду прохладным апельсиновым соком, предусмотрительно поставленным в холодильник, я вышел на балкон и стал глубоко дышать, вентилируя легкие. Голова немного прояснилась, но затошнило еще больше. Я заполз обратно в жилье, принял пару таблеток аспирина и протопал в ванную, чтобы привести себя в божеский вид. "Все, хватит, - думал я, ощупывая перед зеркалом помятую физиономию. - Пора кончать с таким образом жизни. Буду по утрам заниматься спортом, может быть, даже перейду на вегетарианскую пищу. Надо перестраиваться, как учил товарищ Горбачев. Займусь научной работой.
Денег хватает, и нет никаких преград для посвящения себя истории и археологии. Поставлю в лесу, на территории Новгородской губернии, палатку и буду раскапывать какой-нибудь могильный холм в поисках трупоположений. Помахаю лопатой вдоволь, может, что-нибудь и найду, для себя, не для продажи.
Нет, так просто отдохну. Любимое времяпрепровождение - лучший способ существования. От жизни надо получать радость. Вот это и есть "новое мышление", как говорил генеральный секретарь. Между прочим, говорят, Михаил Сергеевич очень мало пил, не попробовать ли хоть в этом ему подражать?" Преисполненный благих намерений, я принял душ. Уже подействовал аспирин, и я немного пришел в себя. Заварив кофе покрепче, я дал ему отстояться, тем временем поискав, что Бог послал мне на завтрак, и, налив полную чашку, вышел с нею на балкон. Стоял прекрасный солнечный день. Дул легкий ветерок, и я крепко держался за поручень, чтобы меня ненароком не унесло, время от времени прихлебывая из чашки. На свежем воздухе здорово полегчало. Когда я вернулся обратно, на кухне уже хозяйничала Маринка.
- Доброе утро, дорогая, - чмокнул я ее в щечку.
- Какой ты колючий, - пробурчала она. - Который час?
- Полдень, - ответил я, посмотрев на часы.
- Ну, мы с тобой и спать!
- А ты куда-нибудь торопишься?
- Нет, - недоуменно ответила Марина. Она успела отвыкнуть от такого понятия, как работа.
- Жизнь, - сказал я, - прекрасна!
Я нашел клад серебряных монет у себя на грядке. На даче, где счел нужным провести с Маринкой всю осень. Дача вообще-то принадлежала ее родителям, но я так поработал, приводя ее в порядок, что стал вполне заслуженно считать ее своей собственной.
Покинуть город вынудили вполне закономерные для нашей взбалмошной жизни обстоятельства. В тот день мне позвонила мама и сказала, что к ней заходили люди из уголовки, которые очень интересовались, где в настоящее время находится ее сын.
Искали меня сначала по месту прописки, то есть у мамы, а давать лягавым время изловить меня в моей хате я как-то не соизволил. Отзвонившись Славе и сообщив, что мы спалились, я собрал походное снаряжение и вместе с Маринкой дернул на дачу, благо она освободилась до следующего лета.
С милой рай даже в шалаше, а если еще с деньгами да с машиной, то вообще полная благодать.
Весь сентябрь я посвятил изыскательской деятельности, выезжая на раскопки в район Старой Руссы, а в октябре вплотную занялся фазендой, вкалывая с упорством и рвением стахановца, за что и был вскорости вознагражден.
Дачный участок находился на месте бывших колхозных полей, и вероятнее всего, глиняный кувшинчик, осколки которого я обнаружил при глубокой перекопке огорода, разбился при вспашке тракторным плугом, а потом его так же усердно забороновали. Разброс составлял около метра в длину и полметра в ширину - как раз в пределах гряды.
Ирония судьбы, но так уж мне везет. Размер клада свидетельствовал, что я стал наследником небогатого крестьянина: пятьдесят три серебряные копейки польского королевича Вячеслава Сигизмундовича, чеканенные на Новгородском денежном дворе, были небольшой суммой даже по тем временам. В шестнадцатом веке на них можно было купить шесть пудов ржи или полкоровы. Вот она великая сермяжная правда! Я расхохотался, глядя на возвышавшуюся у моих ног кучку овальных потемневших монет, похожих на крупные зерна. Из набежавшей тучки хлынул проливной дождь, а я все сидел и смеялся.
Назовите меня дураком, но в тот момент я был счастлив.