— А вы не распылили ли часом силы? — сказал Дащенко. — Мемориал и комплекс…
Грек встрепенулся, словно его ударили.
— Это одно, а это другое, — как отрезал. — Парк и территорию приводят в порядок ученики. А скульптор и его подручный работают по найму. Да и в конце концов… При чем это тут?..
Грек долго и внимательно смотрел на второго секретаря, словно изучая его, словно взвешивая, можно ли ему сказать то, что вертится на языке, поймет ли тот правильно, а потом повел краем глаза на Ратушного, достал сигареты, закурил и только после этого неторопливо начал. Было видно, что ему непросто выразить то, что зрело в мыслях, наверно, не все до конца и вызрело, требовало полного обоснования, более прочной опоры.
— Хочу вам рассказать… Пришла вчера домой моя жена, а она у меня женщина бедовая, меткая и говорит: «Слушай, муж, как ты думаешь, правильно мы с тобой живем?» Я и глаза на нее вытаращил. Восемнадцать лет женаты… Дети почти взрослые. «Так ли живем? Что ты, говорю, мелешь? — «Я не мелю. На самом деле: весь век суета, поспешность, хлопоты. День за днем все круче, неотложней. Стареем, а бежим все быстрей и быстрей. Уже и жизнь проходит. Хорошо едим-пьем, есть во что одеться. А поели, оделись? Где мы были, что видели? Люди — на Кавказ, люди — в Прибалтику. Большая наша земля. Столько на ней чудес!». — «А ты в Крым позапрошлый год ездила? Ездила. Сама рассказывала — еле досидела срок. Потянуло домой».
— Заткнули ей рот? — усмехнулся Ратушный.
— Заткнул. А по сути, на ее стороне правда. Ну… не только в этом — в курортах, путешествиях. Не умеем мы жить. Не только отдыхать, а и жить. Еще не научились. И работать тоже. Ровно, уверенно… Без суеты… — Василь Федорович помолчал, затоптал сигарету. — Может, я и не совсем правильно говорю. А только озадачила меня моя Фроська. И если уж в голову такая нелепая думка вскочила…
— Нет, почему же нелепая, — посмотрел на Грека Ратушный, и трудно было угадать, верит он его рассказу или считает, что тот все выдумал. — А что касается поспешности… Может, это счастье, что нам некогда. Вы почитайте, всюду пишут про скуку. Люди не знают, куда деваться. Ученые определили: два выходных дня — это предел. Больше — зло.
— Эх, это…
— Где-то не у нас? Нет, даже в нашем районе. Вы сегодня найдете кого-нибудь, кто за деньги побелил бы хату, починил забор? А что в воскресенье творится в райцентре? Машины в шесть рядов. Поприезжают и щеголяют друг перед другом. Ну, еще пьют, и не всегда ситро, да анекдоты рассказывают. Итак, права ваша жена, а не вы. Надо учиться отдыхать. К чему и призываю вас с этой минуты. Сегодня — начало рыбной ловли. Я прихватил два спиннинга.
Теперь были удивлены Грек и Дащенко. Ратушный и вправду подошел к багажнику и показал два новеньких спиннинга.
Они подъехали к Десне. Дащенко скептически поглядел на снасть и пошел по берегу налево. Ратушный со спиннингом — направо.
— Юшку сварим? — крикнул ему вдогонку Грек.
— Только из рыбы, которую сами поймаем, — не оглядываясь, ответил Иван Иванович.
Василь Федорович закинул удочки из-под куста верболоза. Он долго суетился над водой, испробовал все ведомые ему приемы — и в проводку, и со дна, но рыба не брала. Поднялся ветер, гнал по реке волну, молоденькие кувшинки в затоке то ныряли под воду, то выныривали, чтобы через минуту спрятаться снова, колючий песок свистел под ногами, порошил глаза, даже удочку было трудно закинуть.
Когда вернулся Ратушный, неся на вербовом кукане щуренка граммов на триста, в металлической сетке, которую Василь Федорович прикрепил к колышку у берега, крутилось с десяток ершей да несколько окушков. Но Грека на берегу не оказалось. Он появился минут через десять со стороны села с казанком и картошкой.
— Из чего же мы будем варить уху? — спросил Ратушный.
Грек показал на карпа и карасей.
— Но мы же договорились — только из рыбы, которую сами поймаем.