-Угу, хорошая травка. - пробормотала, посматривая на ведающую.
Она же, будто занервничав, старалась не встречаться со мной взглядом и перекладывала пучки, что лежали перед ней, туда-сюда, желая чем-то занять руки.
- И, что же это за тайна такая? - отметила заинтересованно, оценивая реакцию женщины. - Не сказала бы, что Сения отличается любовью к разъездам. Разве, что только лечить кого, но и тогда больше чем на день она не уезжает, а если и нужно, то с собой больных привозит, и здесь же, и долечивает. Да и вообще, для неё болото и лес - дом родной. А в избушку она, только ночевать и поесть приходит. Ну и лечить, когда пациенты имеются.
-А, что за дело у тебя там было? - задала уместный вопрос, чтоб развить тему и выяснить причину неясного поведения. - Где это Вятненское? Это село или город?
- Да ну, не то чтобы... - замямлила бабка, ерзая на месте. - Село это, правда, поболе нашего Бурзомецкого будет. Как в Болонь ехать, по тому же большаку. Токмо не сворачивая верст двести, а может и дальше. - бормотала старуха, ожесточенно шинкуя сухие травы большим тесаком. - Знакомый у меня в тех краях жил тогда. Вот и сладилось проведать его, узнать, как житьё-бытьё. - ответила поднимаясь и отошла к печи, снять кашу.
- А, что за знакомый? Родственник? Сения, а у тебя семья есть? А-то живем вместе, а я и не знаю о тебе ничего. - завалила смущенную старушку вопросами, цепко отслеживая мимику.
- Ведка, чего зачастила? Какая тебе разница-то? как-то тоскливо и горько произнесла в ответ ведунья, оборачиваясь, сутуля плечи. – Ты мала еще... - продолжила через какое-то время, - многие в миру и не ведают, как их жизнь и судьба сложится, и куды заведет. Но точно у каждого есть такое, чего и вспоминать-то не хочется, не то, чтобы рассказывать. Хотя, наверное, уже и следует. Ладно уж! Чего теперь-то? – махнула рукой Сения, отставив котелок и встряхнув тряпицу, что держала в руках. – Семьи у меня нет и не было никогда. – говорила лекарка ровно, вернувшись на лавку. - Я сама сиротой росла в соседнем повете. Мать моя родами померла, а батьки и не знала никогда. Да и никто не знал, кто он был. Нагуляла меня мамка, а уж от кого и не важно. Я, как родилась меня тамошняя ведунья, после наречения и прибрала с собою сразу. Нашла мне семью в деревеньке, в Милоевском повете. Она тоже скитальницей была, ведунья эта… - вспоминала, окунаясь в ощущение прожитого. - Как и тот, что тебя именовал. Ну вот, как нашла людей добрых, оставила меня там, да и ушла. Я имени её не знаю. И те, кто меня растили, тоже. Да и не принято у ведуна имя выспрашивать. Ежели сам не говорит, значит причина на то есть. А многим простым оно без надобности, лишь бы вещуны дело сделали. Так вот, та чудодейка и поведала семье моей приемной, что мол сирота девочка. Нарекла Сенией, село назвала, в котором народилась, имя матери, да и, что нагулянная я оказалась. Приказала заботиться и, как второе лето настанет, снести к тамошнему ведуну. С нашей братией спорить не принято, потому и сделали все, как велено. Так вот, в тех местах, ведун не в глуши, как мы тут, а в городе жил. Недалече от нашего села, был город Перемет. Вот в нём и обитал, тогда ещё молодой, парнишка Адун - шестнадцати лет от роду, ну и тихо своим делом маялся. Дар у него не особо полезный оказался, ну эт он так считал, - выдала оценку Сения, - зверье понимал, да с птицей весточку передать мог. Но меня в ученицы принял, как и передано было, силу ровнял, пока росла, учил, кормил, делился всем, что сам знал. К тому дню, как я у него оказалась, он уже давно от своего наставника ушел. – вспоминала знахарка. - Большая часть моих снадобий, мне от него досталась. - заметила с теплотой. – Хоть, сила у него-то и невелика была, да хвала богам, ума хватило знания всякие собирать, чтоб было чем себя прокормить. Лечил кого мог. Нарекал, как и все. Так и жили. Как раз до той поры, покуда мне пятнадцать не стукнуло. Тогда меня дар мой и стал за собою звать. Крови у меня в десятое лето пришли, так-что знала я, что богами даровано: суть всего в миру видела, да и исцелять могла, лишь стоило рукой к хворому притронуться.- говорила Сения с сожалением и легкой улыбкой на губах. - Но вот, как бывает... Любовь у нас с Адуном приключилась, и он и я полюбили, и не хотелось мне жизнь свою на скитания тратить. Мало ли, а коли боги ошиблись? Я ж молодая была, спесивая. Не хотелось верить, что разлучит нас божья воля! Не должно же так? Я любила его и он меня… Разве можно, чтоб он остался, а я скитальницей пошла? – продолжила с печальной улыбкой. – Тогда думалось, что нет ничего лучше и краше, чем с милым сердцу Адуном в Перемете век провесть, и людям тамошним в бедах, и делах помогать. Хотелось с милым душа в душу, как в былинах сказывают. А сила-то тянет… Говорит, не твое это место и жизнь не твоя. Отступись. Одумайся. Ступай, куда велено! Но куда ж мне было-то? Всё тяга застила... Тогда-то и супротив воли божьей пошла. – рассказывала женщина смиренно и расскаянно. – Ох, как меня Адун уговаривал в ту пору, чтоб приняла волю творцемиров. А я все злилась на него, думала, не люба ему боле, потому и отослать от себя хочет. Не хватило ума понять, что он мне токмо добра желает. И что за дурость мою боги кару назначат. И не только мне, но и ему... – делилась Сения, а потом замолчав на какое-то время, продолжила дальше. - Хворать я стала, сильно. Да и немудрено, дар-то жечься давно перестал, еще с первой алостью. А тут, вдруг сызнова все, будто опять в младенчество возвратилася. Адун меня все ровнять пыталси, чтоб не выгорела, да всё бестолку. Отварами отпаивал, помогал, как мог. Вот опосля того и вышло, что дитя я, того, что под сердцем носила, скинула… - произнеся это, знахарка утерла лицо платком, который стянула с головы и отложила его на стол. – Не знала, что тяжелая была. А богиня-матерь, вона, как решила. Адун тогда из горячки меня вырвал. Да сила моя в уплату пошла. Истлела вся. Я седмицу в бреду провалялась, он выходил. А, как в себя пришла, да окрепла малость, он сел ко мне на постель угрюмый, сидит да в стену смотрит, а после говорит: