— Тебе нужно уйти в декретный отпуск, — мрачно повторяет Руби. Она смотрит на мой живот.
Иногда мне кажется, что моя беременность — это единственное, что меня определяет. Это все, что видят люди. Это первый вопрос, который они задают.
— Обязательно, — говорю я. — Но не сейчас.
— Тогда когда? — Спрашивает Руби. — Когда ребенок выскочит между третьим и четвертым столиками?
— Я в порядке, — возражаю я. — Я чувствую себя сильной, подтянутой и способной.
— Ты знаешь, как ты выглядишь? — спрашивает она.
— Э-э-э...
— Ты самая худенькая беременная женщина, которую я когда-либо видела, — нетерпеливо продолжает Руби. — Ты кожа да кости и самый большой гребаный живот на Западном побережье.
Ой.
— Ты ставишь клиентов в неловкое положение.
Мои брови сошлись на переносице. — Что, простите?
— О, только не начинай, — вздыхает она. — Ты всегда говоришь так, будто в двух секундах от того, чтобы окончательно сломаться. И то, что ты выглядишь на двенадцать, не помогает.
— Вы недовольны моей работой? — Я спрашиваю прямо.
Руби встречается со мной взглядом. — Ты трудолюбивая, Эмили, — говорит она. — И я наняла тебя, потому что ты была решительной, уверенной в себе и честной, немного отчаявшейся. Но тебе нужно сделать гребаный перерыв.
Я прикусываю нижнюю губу. — Если я соглашусь, у меня будет здесь работа, когда я вернусь?
Руби колеблется. — У тебя будет ребенок.
— Я все еще могу работать.
— А кто будет заботиться о твоем ребенке?
Это действительно хороший вопрос. На который я пока не могу ответить.
Но это не помешает мне сделать все возможное, чтобы спасти эту ситуацию.
— У меня есть семья, — выпаливаю я в отчаянии. — Они позаботятся о ребенке, пока я на работе.
— О, да? — Говорит Руби, подняв брови. — Кто?
— Мои... э-э-э... Двоюродные бабушка и дядя, — говорю я. — Tío Charlie3.
— Ты никогда не упоминал о них раньше.
Я пожимаю плечами. — Не приноси свою личную жизнь на работу, верно? — Это неубедительная ложь, но это лучшее, что у меня есть.
Руби вздыхает, очевидно, понимая, что я просто нагло выдумываю всякую чушь. — Я не потерплю ребенка на работе, Эмили, — говорит она. — Поняла?
— Поняла, — отмечаю я. — Но, если тебе неважно, я все равно хотела бы продолжать работать.
Руби стонет. — Господи! Прекрасно. Просто иди и разберись с беспорядком на третьем столике.
Вздыхая с облегчением, я направляюсь к третьему столику как раз в тот момент, когда мимо проходит Сара, другая официантка, работающая сегодня.
— Ты в порядке? — бормочет она мне через плечо.
У нее красивые голубые глаза, которые напоминают мне кое-кого, кого я знала в своей прошлой жизни. Жизнь, от которой я бежала. Мне приходится изо всех сил сосредотачиваться каждый день, чтобы не отвлекаться на них.
— Прекрасно. — Я убираю с лица непослушную челку. — Руби просто пытается от меня избавиться.
— Она бесцеремонна, — признает Сара. — Но сердце у нее в нужном месте.
— Я знаю и понимаю. Но мне действительно нужна эта работа.
Прежде чем Сара успевает ответить, дверь закусочной открывается. Входит небольшая группа из четырех мужчин.
Я немедленно перехожу в режим повышенной готовности.
Они одеты в темные солнцезащитные очки и темные пальто. У всех у них каменные лица, они покрыты татуировками и чертовски устрашающи.
Пожалуйста, не выбирайте мою секцию, я молча молюсь. Куда угодно, только не в мою секцию.
Что означает, что они, конечно же, направляются прямо туда.
Я разочарованно вздыхаю, когда они садятся за столик, который я только что убрала. Дерьмовая удача.
Я напускаю на себя игривый вид и подхожу к ним. Нет смысла откладывать.
Их взгляды безмолвно останавливаются на мне, и нервы сдавливают мне горло. Я знала таких мужчин всю свою жизнь. Я на собственном горьком опыте научилась не задерживаться здесь ни на секунду дольше, чем нужно.
— Добрый вечер, — вежливо говорю я. — Что вам принести, ребята?
— Я хочу стейк.
Я поворачиваюсь к дородному мужчине, который заговорил. Он снимает очки, открывая темные, пронзительные глаза, которые можно было бы счесть привлекательными, если бы остальная часть его лица не была такой... угрожающей. Мой взгляд скользит вниз, к массивной татуировке орла, которая занимает всю левую сторону его толстой шеи. Выглядит дерьмово, пятнисто, по-дилетантски.
Тюремная татуировка, если я когда-либо ее видела.
— Прожаренный, — говорит он мне. — Я люблю мясо с кровью.
Мне приходится сопротивляться желанию съежиться от непристойного способа, которым он отдает мне приказ. Его взгляд опускается к моему животу, и он облизывает губы. Мою кожу покалывают мурашки, но мне удается держать себя в руках.
— Извините, сэр, — говорю я, сохраняя профессиональный тон. — У нас нет стейка.
Он поднимает брови, а его друзья хихикают. Очевидно, что он главарь, и он настолько предсказуемо угрожающий, что мне почти хочется закатить глаза.
Если бы только он знал, какая у меня была жизнь.
— Я хочу стейк, — говорит он. — Мои люди тоже хотят.
Мои люди. Эти слова не ускользнули от меня.
Они определенно мафиози, вероятно, мелкие торговцы наркотиками, действующие из соседней Тихуаны.
Но с меня хватит мафии на всю жизнь.
— Мне очень жаль...
— Позвольте мне объяснить вам так, чтобы вы могли понять, — перебивает он. Он немного наклоняется вперед, оглядывая меня с головы до ног, хотя его взгляд задерживается на моем животе и грудях. — Я хочу свежего мяса. Так или иначе. Ты же знаешь, я всегда неравнодушен к беременным женщинам.
Моя вымученная улыбка становится кислой. Я делаю шаг назад. — Я посмотрю, что можно сделать.
Я отступаю и направляюсь прямиком на кухню. Оказавшись в безопасности кухни, я могу дышать немного легче, но от мысли о возвращении туда у меня сводит живот.