Позолоченные слезы (ЛП)

— У тебя отличное молоко, — комментирует Мария.

Я прижимаю сына к груди и нежно направляю его рот к моему соску. Сначала он кажется неуверенным, но Мария помогает мне уговорить его открыть рот.

Когда он, наконец, сжимает меня, я тихонько вскрикиваю и съеживаюсь, когда боль пронзает мой сосок.

— Все в порядке, — уговаривает Мария. — Это просто.

Мне требуется несколько минут, чтобы привыкнуть к странному ощущению. — Это… странно, — признаю я.

Мария улыбается. — К этому нужно привыкнуть, — соглашается она. — У меня было четверо детей, и каждый раз кормление грудью было для меня новым опытом.

— Неужели?

— Ммм. Люди мало говорят о том, как это тяжело, — говорит она мне. — Все предполагают, что это естественное искусство, которое просто приходит к тебе.

Я слегка вздрагиваю, когда малыш слегка прикусывает мой сосок. — Вау, и у него всего лишь маленькие мягкие десны.

Аннет успокаивающе кладет руку мне на ногу. — Поверь мне, дорогая, станет легче.

Я провожу костяшками пальцев по его бархатистой щеке. — Он такой красивый.

— Он действительно такой, — соглашается Аннет. — И эти черты лица! Такие разные.

— Его отец русский, — говорю я, не подумав.

— Да? — Выпаливает Мария.

Я опускаю взгляд на ребенка, чтобы скрыть свою неловкость. Наверное, мне не следовало делиться этим с ними, но это просто вырвалось.

Я мысленно вздыхаю. Может, мне не стоит так нервничать. В конце концов, если бы Артем хотел найти меня, он бы уже сделал это.

Почему он даже не попытался?

Я стараюсь не позволять этой мысли поглотить меня. Но это ранит сильнее, чем я готова признать.

Иногда по ночам мне так больно, что я едва могу заснуть.

Он даже не пытался бороться за меня.

Я исчезла, и он просто… отпустил меня.

— Не хочешь рассказать нам о его отце? — Спрашивает Мария, кладя руку мне на плечо. — Потому что ты можешь. Ты можешь доверять нам.

Могу ли я кому-нибудь доверять?

Я перевожу взгляд с одной женщины на другую, и меня поражает, как много я хочу им сказать, как сильно я хочу поделиться с ними своей историей. С кем-нибудь. С кем угодно.

Потому что, честно говоря, мне надоело быть одной.

Мне надоело держать людей — хороших, добрых, щедрых людей — на расстоянии вытянутой руки, потому что я так боюсь, что меня обнаружат, что меня предадут.

— Не плачь, милая, — говорит Мария. Только тогда я понимаю, что по моим щекам текут слезы.

— Прости, — бормочу я, пытаясь вытереть слезы.

— Он ... он сделал это с тобой? — Спрашивает Мария.

Я смотрю на нее в замешательстве. — Что ты имеешь в виду?

Я прослеживаю за ее взглядом и замечаю, что она смотрит на синяк на моей руке. Я понятия не имею, откуда он у меня вообще взялся. Может быть, из-за падения на автобусной остановке? Я не могу быть уверена.

Я смотрю в ее обеспокоенные глаза и понимаю, о чем она думает. Я собираюсь поправить ее, но останавливаюсь, прежде чем нахожу нужные слова.

В конце концов, какой в этом смысл?

Я не могу сообщить ей подробности.

Я не могу объяснить подробности. По крайней мере, не раскрыв при этом свою личность.

Мысль о том, что Артем найдет меня, сбивает с толку.…

Но мысль о том, что Будимир найдет меня, совершенно ужасает.

Особенно теперь, когда у меня есть мой маленький Феникс.

— Это сложно, — говорю я Марии в конце концов.

— Все в порядке, милая, — говорит она мне. — Ты не обязана говорить об этом.

Она помогает мне прикормить сына левой грудью, чтобы он мог кормиться равномерно. Сразу же напряжение, которое нарастало в моей груди, немного спадает.

— Есть какие-нибудь соображения по поводу имен? — Нетерпеливо спрашивает Аннет.

Это занимает у меня секунду, но, когда идея приходит, она настолько совершенна и полностью оформилась, что удивительно, как я не додумалась до этого несколько месяцев назад.

— Феникс, — говорю я. — Его зовут Феникс.

Моя маленькая птичка.

Восстающий из пепла дом, который Артем сжег дотла.

— О, милая, — говорит Мария, проводя рукой по пушистым волосам Феникса. — Это прекрасно.

— Мне нравится, — соглашается Аннет.

Я даже не знаю, говорят ли они это только ради меня, но я ценю их энтузиазм. На мгновение это заставляет меня почувствовать себя менее одинокой.

Затем входит доктор, высокий усатый мужчина с белоснежными волосами и полуприкрытыми глазами. Аннет и Мария отходят в сторону, чтобы он мог осмотреть меня.

— Добрый день, — говорит он, кивая мне без улыбки. — Ты хорошо выглядишь.

— Вы тот врач, который делал мне кесарево сечение?

— Ваше экстренное кесарево сечение, — уточняет он. — Вы были без сознания, когда вас доставили. Вас привел пожилой афроамериканец.

Джеффри.

— Мы задали ему несколько вопросов, когда нам понадобилась ваша личная информация, — продолжает доктор. — Но он ничего не смог нам сообщить. Он утверждал, что вы двое не родственники.

— Это правда, — отвечаю я. — Мы не родственники. Я встретила его за полчаса до того, как у меня отошли воды.

— Понятно, — говорит доктор. — Что ж, мне нужно, чтобы вы заполнили для нас кое-какие формы.

— Формы? — Спрашиваю я, паника поднимается во мне, как желчь.

— Да, нам нужны ваше имя, возраст, национальный идентификационный номер. Вещи подобного рода, — говорит он. — Нам нужно знать, с кем связаться.

Я чувствую, как у меня снова учащается дыхание, резкое и болезненное.

Когда я избавлюсь от этого чувства, от этой тяжести в груди?

— Мне не с кем связаться, — говорю я. — Это всего лишь я.

Доктор склоняет голову набок. — Нет мужа, бойфренда? Нет матери или отца? — он настаивает.