— Он может нам понадобиться, — вмешивается Максим. — Нам понадобятся все мужчины.
— Светлана — часть команды, — говорю я. — Но ей не обязательно умирать сегодня. Я не собираюсь оставлять ее без защиты. Она рисковала своей шеей в течение нескольких недель, вплоть до этого момента. Я этого не забуду.
Максим кивает с каменным лицом. — Я скажу Луке.
— Хорошо, — говорю я. — Вот и все. Пошли.
Я запрыгиваю в ближайший внедорожник, и мы направляемся в центр города, в сторону Regency. Все это время мои пальцы тянутся к телефону.
Я отчаянно хочу услышать голос Эсме, прежде чем войду туда. Но я сопротивляюсь этому желанию.
Это не прощание.
Я увижу ее снова. Я снова услышу ее голос.
Мне не нужно слышать его сейчас.
Сегодня все как обычно.
Как только мы подъезжаем к отелю на расстояние квартала, я замечаю, что охрана усилена. Конечно, широкая публика предположит, что в городе находится политик или какая-нибудь высокопоставленная знаменитость.
Но я знаю лучше. Я вижу оружие под пиджаками мужчин в костюмах, крутящихся у входов. Я вижу усиленную броню автомобилей.
Все самые богатые преступники города собрались здесь, чтобы заняться своей грязью.
И я готовлюсь прервать вечеринку.
Мы паркуем машины на стоянке отеля, но я не делаю ни малейшего движения, чтобы выйти.
— Не высовывайтесь, — говорю я своим людям. — Нам нужно подождать, пока все не окажутся внутри.
Итак, мы ждем, наблюдая, как все больше машин выстраивается в очередь у отеля. Они высаживают группу мужчин и уезжают. Некоторые из них паркуются на стоянке. Большинство нет.
Я смотрю на возвышающееся здание, зная, что Будимир находится на одном из верхних этажей и, вероятно, уже поздравляет себя с коронацией в качестве недавно узаконенного Дона Братвы Ковалева.
Ненадолго, сукин ты сын.
— Максим приближается, — сообщает мне один из моих людей.
Я опускаю стекло, когда Максим приближается. Он одет неброско, но я вижу плотные очертания бронежилета, который надет под ним.
— Что случилось? — Спрашиваю я.
Лицо Максима мрачное. — Ковар здесь.
Мгновение я в шоке смотрю на него. — Повтори это имя еще раз.
Он морщится. — Ковар. Я сразу узнал его.
— Будимир пригласил этого ублюдка на заседание совета Донов? — Спрашиваю я, в основном для себя.
Максим кивает.
— Черт, — ворчу я. — Старый ублюдок еще больше съехал с катушек, чем я думал.
На протяжении всего моего детства Ковар был скорее призраком, чем человеком. Как и бугимен — миф об ужасном существе, скрывающемся в тени.
Только став старше, я понял, что он был настоящим.
И он не был призраком. Он был человеком. Жестоким человеком. Кровожадным человеком. Человеком без кодекса, без морали, без философии.
Он жил только для того, чтобы проливать кровь.
Я никогда не сталкивался с ним лицом к лицу, да и не представлялось реальной возможности. С тех пор, как Станислав и другие Доны изгнали его из-за стола совета.
Несколькими годами ранее.
— Сослан? — Я спрашиваю. — Ты можешь это сделать?
Станислав смотрит на меня внимательным взглядом, который ничего не выдает. Но по тому, как сжата его челюсть, я могу сказать, что он взбешен.
— Я могу делать все, что, блядь, захочу, — говорит он мне. — Я гребаный Дон. А он всего лишь канализационная крыса, которую нужно раздавить.
— Канализационная крыса, заработавшая в прошлом году сто миллионов.
— Продавая детей в проституцию, — рычит Станислав, и я внезапно понимаю, что он не злится на эту Коварскую мразь. Он зол на Будимира за то, что тот вообще вынудил к этому разговору. — Продавая детей на запчасти.
— Мы точно не выбирали моральный бизнес, которым будем заниматься, брат, — спокойно говорит Будимир. Кажется, его совершенно не смущает явное раздражение Станислава.
— Продажа оружия и наркотиков — это одно, — указывает Станислав. — Мы не занимаемся детьми. И мы никому больше не позволяем иметь дело с детьми на нашей территории.
— Он готов дать нам долю.
Станислав хлопает ладонью по столу. Звук, кажется, отдается эхом вокруг нас. Я вижу, как краска отливает от лица Будимира.
Но я чувствую от него не страх.
— Когда ты начал отворачиваться от возможности, брат? — Яростно спрашивает Будимир.
— Поступать так, как мне заблагорассудится, — это моя прерогатива, — отвечает Станислав. — Это мое гребаное наследие.
Будимир, кажется, уходит в себя. Он ничего не говорит.
— А как насчет других Донов? — Я дополняю. — Что они скажут?
— Они все согласились на изгнание, — отвечает Станислав. — Никто из них не хочет, чтобы их наследие было запятнано этим мудаком.
— Он просто так не ускользнет и исчезнет.
— Нет, — соглашается Станислав. — Он, конечно, продолжит работать. Но не в моем гребаном городе. Не на моей гребаной территории. Если он вернется в Лос-Анджелес, он знает, что его ждет.
Я вижу, как дядя скрипит зубами, но гнев улетучивается так же быстро, как и возник. — Ты прав, брат. Прости меня. Нам не нужно, чтобы засранец подобным образом пятнал нашу территорию.
Станислав удовлетворенно кивает и откидывается на спинку стула.
Я беру папку, которая лежит на массивном столе моего отца. Когда я открываю ее, я вижу фотографии всех детей, которые попали в сети Ковара.
Я вижу десятилетних девочек с красной помадой на губах и в шелковых пеньюарах. Я вижу их широко раскрытые, потрясенные глаза, смотрящие в камеру с леденящей душу безнадежностью.
Я переворачиваю страницу и вижу еще детей. Мертвых детей, раздетых, разрезанных и изуродованных, чтобы их органы можно было выгодно перепродать.
Это чертовски отвратительно. Даже это слово не передает все должным образом.