Нобл. Сенатор Дилуорти, по вашему текущему счету в банке видно, что вы вплоть до того дня и даже в тот самый день все свои денежные дела и расчеты вели не наличными, а при помощи чеков, и тем самым каждый платеж, каждая операция точнейшим образом учитывались. Почему же именно в данном случае вы предпочли наличные деньги?
Председатель. Попрошу не забывать, что расследование уполномочены вести не вы, а комиссия.
Нобл. Тогда не угодно ли комиссии задать этот вопрос?
Председатель. Комиссия задаст его... когда пожелает это узнать.
Нобл. Пожалуй, в ближайшие сто лет этого не случится.
Председатель. Еще одно подобное замечание, сэр, и придется препоручить вас сенатскому приставу.
Нобл. Черт бы подрал вашего пристава, да и всю вашу комиссию!
Члены комиссии (хором). Господин председатель, это неуважение!
Нобл. К кому неуважение?
- К комиссии! К сенату Соединенных Штатов.
Нобл. Так, значит, я становлюсь признанным представителем народа. Вы знаете не хуже меня, что весь наш народ относится к каждым троим из пяти сенаторов Соединенных Штатов без какого бы то ни было уважения. Три пятых из вас - те же Дилуорти.
Сенатский пристав быстро положил конец рассуждениям представителя народа и убедительно доказал, что это ему не Земля Обетованная и излишние вольности тут не допускаются.
Показания сенатора Дилуорти, естественно, убедили всех членов комиссии. Показания эти были подробны, логичны и неопровержимы; в них заключалось множество доказательств их совершенной правдивости. Так, например, всюду, во всех странах у деловых людей в обычае давать взаймы крупные суммы наличными, а не чеком. В обычае, чтобы тот, кто дает взаймы, не делал об этом никаких памятных записей. В обычае, чтобы тот, кто берет деньги в долг, также не делал никаких записей и не давал в том никакой расписки, - ибо, разумеется, должник не может умереть или забыть о своем долге. В обычае ссужать первого встречного деньгами, чтобы он мог основать банк, особенно если у вас нет на это денег и вы должны сами у кого-то занять. В обычае носить при себе в кармане или в чемодане крупную сумму наличными. В обычае вручать крупную сумму наличными едва знакомому человеку (если он вас об этом попросит) для передачи третьему лицу, живущему далеко, в другом городе. Не в обычае сделать об этом у себя какую-либо запись или пометку; не в обычае, чтобы тот, кто взял деньги для передачи третьему лицу, дал в этом какую-либо расписку; не в обычае просить его взять расписку у третьего лица, которому он должен отвезти эти деньги. Было бы по меньшей мере странно с вашей стороны сказать предполагаемому посреднику: "Вас могут обокрасть в дороге; я положу деньги в банк и почтой отправлю моему другу чек".
Превосходно. Поскольку было совершенно ясно, что показания сенатора Дилуорти есть бесспорная истина, и поскольку это скреплялось и подтверждалось его "честным словом сенатора", комиссия вывела следующее заключение: "Не доказано, что в данном случае была предложена и принята взятка". Это в известной мере оправдывало Нобла и позволяло ему ускользнуть от возмездия.
Комиссия доложила о своих выводах сенату, и это высокое собрание принялось обсуждать их. Некий сенатор, и даже несколько сенаторов заявили, что комиссия не исполнила своего долга: она не нашла за этим Ноблом никакой вины, не определила ему никакой кары! Согласиться с выводами комиссии значит позволить ему гулять на свободе как ни в чем не бывало, да еще похваляться своим преступлением; это значит молчаливо согласиться с тем, что любой негодяй волен оскорбить сенат Соединенных Штатов и безнаказанно посягнуть на священную репутацию его членов; дабы не уронить свое извечное достоинство, сенат просто обязан примерно наказать этого Нобла - его надо стереть с лица земли.
Затем поднялся старик сенатор и высказался в совершенно ином духе. Это был сенатор того типа, что давным-давно устарел и вышел из моды, человек, все еще копающийся в пыли прошлого и безнадежно отставший от века. Тут, как видно, произошло странное недоразумение, сказал он. Джентльмены, по-видимому, всеми силами стремятся защитить честь и достоинство сената, поддержать его престиж. Но можно ли этого достигнуть, привлекая к суду какого-то безвестного авантюриста, пытавшегося поймать сенатора на удочку и выманить у него взятку? Да разве не правильней было бы выяснить: а не попался ли сенатор на удочку с великой охотой, не склонен ли он по своей натуре к столь позорным приемам, и если так, то не правильнее ли призвать к ответу именно его? Ведь это же совершенно ясно! И, однако, создается впечатление, что весь сенат только тем и озабочен, чтобы оградить этого сенатора и направить следствие по другому пути. Поддержать честь сената возможно лишь одним способом: допуская в его среду одних только честных и достойных людей. Если данный сенатор не устоял перед искушением и предложил кому-то взятку, значит, он запятнал себя, и его следует немедленно изгнать. Вот почему оратор желает, чтобы указанного сенатора призвали к ответу - и не ограничились бы жалкими словами, как делается обычно, но отнеслись к своей задаче с полной серьезностью. Оратор желал бы знать всю правду о случившемся. Он лично ни минуты не сомневается в том, что вина сенатора Дилуорти уже установлена со всей очевидностью; и, по его мнению, смотреть на это дело сквозь пальцы и уклоняться от серьезного расследования постыдная трусость со стороны сената. Поневоле подумаешь: ведь если сенат готов и далее терпеть такого человека в своей среде, стало быть, он и сам таков и не считает бесчестьем для себя присутствие подобной личности в стенах Капитолия. Оратор настаивает на строжайшей проверке дела сенатора Дилуорти, и, если нужно, пусть расследование продолжается вплоть до предстоящей внеочередной сессии. Нельзя уклоняться от таких вещей под неуклюжим предлогом недостатка времени.
Отвечая ему, некий достопочтенный сенатор заявил, что, по его мнению, не худо бы покончить с этой историей и утвердить доклад комиссии. Чем больше эту штуку ворошить, заметил он не без остроумия, тем хуже она пахнет. По правде сказать, он тоже нимало не сомневается в виновности сенатора Дилуорти, - ну а дальше что? Разве это такой уж из ряда вон выходящий случай? Что касается оратора, то, даже допуская виновность Дилуорти, он не думает, чтобы присутствие оного Дилуорти в течение нескольких дней, оставшихся до конца сессии, было до такой степени опасно для окружающих. Эта шуточка была принята восторженно, хотя и не отличалась новизной: ее отпустил днем или двумя раньше в палате генерал, представитель от штата Массачусетс, в связи с предполагавшимся исключением одного конгрессмена, который за деньги продал свой голос.
Сенат признал, что, если сенатор Дилуорти и посидит еще несколько дней на заседаниях, зараза не распространится, а потому утвердил доклад комиссии и предал это пустячное дело забвению.
Мистер Дилуорти занимал свое кресло до последней минуты сессии. Он облечен доверием своего народа, сказал он, и не обманет этого доверия! Он останется на своем посту и, если надо, на посту и погибнет!
В последний раз он высказался и проголосовал за хитроумное предложение, выдвинутое представителем Массачусетса: в силу этого предложения жалованье президента удваивалось, а каждому конгрессмену выплачивалось дополнительно по нескольку тысяч долларов за работу, выполненную ранее на определенных условиях, согласно которым она уже однажды была оплачена. По возвращении в родные края сенатор Дилуорти был встречен бурной овацией; его друзья заявили, что гонения и преследования, которым он подвергался, нимало не уменьшили их любви и доверия к нему - для них он все равно хорош*.