— Ой, обманщица! Что ты мне такое рассказываешь?
— Бруно, это… это чудовище… Он меня не любит! Я выхожу замуж за Ипполита!
— Ипполита Доло?
— Да!
— Я тебе не верю!
— Вы мне не верите?
— Да, я тебе не верю!
Она резко поднесла свою руку к его глазам.
— А что это такое, по-вашему, а?
Пишеранд посмотрел на пальцы девушки.
— Красивое кольцо…
— Это Ипполит мне его подарил на нашу помолвку!
— Правда?
— Я вам клянусь!
— Ипполит это здорово придумал… А ты меня не приглашаешь на церемонию, Пимпренетта?
Она заметно смутилась.
— Обед будет у нас… завтра в полдень… Но я сомневаюсь, чтобы присутствующие на нем обрадовались бы…
— Да, конечно… жаль… Ну, я тебе все равно желаю огромного счастья с тем, кого ты любишь, Пимпренетта…
— Ипполит будет…
— Я не Ипполита имел в виду…
И он оставил ее совершенно растерянную.
Бруно знал о предстоящей помолвке Пимпренетты и чувствовал себя ужасно несчастным. Горе казалось ему таким большим и настолько тяжелым, что никто не сможет помочь ему, в растерянности, он часто бродил по улице Лонг-де-Капюсин, не рискуя, однако, навестить родных. Воспоминания об отчем доме его притягивали, но он не мог забыть о том, что для семьи Маспи он стал позором.
Вдруг Бруно различил среди покупателей, окружающих машину уличного торговца фруктами и овощами, свою мать. Он приблизился, очень взволнованный, и совсем тихо прошептал:
— Мама…
Увидев сына, Селестина бросила свою плоскую плетеную корзинку и всплеснула руками.
— Святая Мадонна!.. Мой Бруно!
Не замечая окружавших их людей, она обняла своего мальчика и буквально его зацеловала. Опасаясь, как бы кто-нибудь из любопытных не кинулся к Элуа, чтобы предупредить его, полицейский взял свою мать за руку и повел к небольшому кафе, где они и устроились рядышком. Селестина зарделась от радости.
— Как отец?
Она грустно покачала головой.
— Ты для него все еще его бесчестие… Я не думаю, что он когда-нибудь тебя простит… Это меня огорчает… потому что я тебе верю, мой Бруно… Со временем твоего ухода я размышляла о вещах, которые раньше не приходили мне в голову… Я думаю, ты прав, что живешь своей жизнью… что бы там ни говорил Элуа, тюрьма — это совсем не смешно…
Он обхватил руками плечи матери и прижал ее к себе.
— Я рад, мама… и все же, ты знаешь, у меня большое горе…
Она высвободилась, обеспокоенная, чтобы лучше его рассмотреть.
— Из-за чего?
— Пимпренетта.
— Ты ее до сих пор любишь?
— Да… и она выходит замуж за Ипполита…
— Мой бедный мальчик!.. А если мне с ней поговорить?
— Она не будет тебя слушать.
— Почему?
— Из-за моей профессии… Я должен был допросить ее родителей по делу об убийстве Итальянца, которого выловили в Старой Гавани.
— Кстати, по этому поводу…
И она рассказала ему о визите Салисето с его людьми, их поведении, их угрозах… Опустив глаза, она рассказала и о двух полученных пощечинах… Одну из них получил Элуа, другую — она…
Бруно сжал кулаки. Если Корсиканец попадется ему в руки, то тому не поздоровится!
— Твой отец созвал всех своих друзей, но, кроме Адоля с женой, все остальные испугались… Внешне Элуа ничего не показывает, но я догадываюсь, что эта обида гложет его изнутри…
Незнакомая девушка, которой Бруно явно очень понравился, не переставая ходила взад и вперед перед их столиком, не упуская любой возможности посылать юноше многообещающие улыбки. В конце концов Селестина не выдержала и резко сказала ей:
— Нет уж, хватит! Вы что, так и будете маячить? Совсем потеряли стыд!
Девушка была из тех, кто в карман за словом не лезет, и бойко ответила:
— Не смешите! Да вы только послушайте ее! За кого она себя принимает, эта убогая?
— Есть ли у вас хоть капля стыда?
— Это вам должно быть стыдно: вешаться на парня, который вам в сыновья годится!
Селестина широко улыбнулась.
— Это действительно мой сын, дурочка!
Девушка разозлилась:
— Не больше дура, чем ты, старая ведьма!
Вмешался Бруно:
— Проваливай поскорее, если не хочешь, чтобы тебя засадили…
И он протянул ей свою карточку полицейского. У девушки округлились от удивления глаза, она очень расстроилась:
— Черт побери! Я собиралась подцепить легавого!
Выходя из салона-парикмахерской, где она работала, Фелиси почувствовала, как учащенно забилось сердце при виде Жерома Ратьера, который ее ждал. Друг Бруно ей очень нравился — вежливый, сдержанный и скромный.