— Мадемуазель Фелиси… Я пришел вас встретить. Вы не против?
— Это зависит от того, с какой целью вы пришли меня встречать.
— Я разговаривал с вашим братом.
— С моим братом? И что же вы ему сказали?
Она кокетничала и забавлялась над стеснительностью своего возлюбленного. Они шли вниз по Канебьер. Погода была такой прекрасной, что даже самые хмурые не могли сдержать беспричинных улыбок.
— Я… я ему сказал, что… что…
— Так что?
— Что… я вас люблю.
Фелиси зажмурила глаза от удовольствия и чуть не врезалась в какого-то толстяка. Она ему подмигнула, извиняясь. Этому господину казалось вполне нормальным, что очаровательные девушки оказывают ему знаки внимания, и он продолжал свой путь, насвистывая.
— А вам не кажется, что все это вы должны были сказать мне, а не ему?
— Я… я не осмелился.
В этот момент она взяла его за руку.
Бедные итальянцы, плавающие в Старой Гавани, сторожа, которых убивают злодеи, украденные драгоценности — все это не имело больше никакого значения для Жерома Ратьера. Он распрямил грудь, подобрался. Он был убежден, что любовь к Фелиси, разделявшей это чувство, самая прекрасная на свете и что никто и никогда до них не любил так друг друга, как они будут любить до конца своих дней.
С глазами, еще влажными от слез, Селестина вошла в дом, почти одновременно с дочерью. Их сердца бились, правда, по разным причинам, но достаточно сильно. Один Элуа не разделял ликования женщин. Он начал распекать жену за то, что она поздно вернулась. Она тщетно пыталась ему объяснить, что обед почти готов и через несколько минут будет на столе.
Но это его не остановило, и с особым рвением он взялся отчитывать Фелиси.
— Ты просишь помочь мою мать, — гневно кричал Элуа жене, — а тем временем эта мадемуазель ничего не делает и бьет баклуши!
Селестина кинулась защищать свою дочь.
— Ты что, не дашь ей отдохнуть часа два, заставляешь работать дома? Элуа, у тебя совсем нет сердца! Ты бы хоть подумал о ногах малышки, ну!
Вопрос явно застал Элуа врасплох.
— А почему я должен думать о ее ногах?
— Потому что она стоит весь день! Ты хочешь, чтобы у нее было расширение вен?
По правде говоря, Элуа в глубине души считал, что его младшая дочь по своим внешним данным достигла прекрасных результатов, и совсем не хотел, чтобы она страдала от этого ужасного заболевания, поэтому он лишь проворчал в ответ, что в его время не заботились о ногах своих детей, когда хотели заставить их работать, и замолчал.
Обед прошел в мрачной обстановке. Элуа даже головы не поднимал от тарелки. Дедушка и бабушка ели с прилежанием стариков, которые видят в тщательном питании залог долголетия. У Селестины не было ни малейшего аппетита, потому что она была слишком взволнована встречей с сыном. А для Фелиси, витавшей где-то в своих голубых мечтах, обед мало что значил. Совершенно неожиданно Маспи Великий объявил:
— Сегодня утром приходил Дьедонне Адоль…
Вернувшись к реальности, Селестина сочла нужным потребовать уточнений:
— Чего он хотел?
— Он выдает замуж свою дочь… за Ипполита Доло… Он пригласил нас всех пятерых на помолвку, которая состоится завтра у них дома.
— И ты согласился?
Возмущенный тон его жены заставил Элуа оторваться от своей тарелки.
— Конечно! Почему я должен был отказаться? Адоли — близкие друзья. Я очень люблю Пимпренетту, и мы будем единственными приглашенными.
— И тебя не смущает, что ты будешь присутствовать на свадьбе девушки, которая разбила сердце твоего сына?
— Какого сына?
— Бруно.
— В самом деле у меня был мальчик с таким именем, но он умер, и я запрещаю мне о нем говорить!
Селестина быстро перекрестилась.
— Тебе не стыдно говорить такое? Небо покарает тебя!
— Оставь меня вместе с небом в покое!
— Во всяком случае, я уж точно не буду обнимать эту маленькую потаскушку, которая предпочла мелкого хулигана Ипполита моему Бруно!
— Твой Бруно — ничтожество! Я понимаю Пимпренетту и одобряю, что она не захотела выходить замуж за того, кто является позором своей семьи!
— Потому что он хотел остаться честным, вместо того чтобы стать тюремной добычей, как мы?
Маспи Великий побледнел, как полотно.
— Ты приняла его сторону!
— Конечно! Бруно прав! Может быть, ты теперь и мне укажешь на дверь?
Элуа после разрыва с друзьями был готов к любым предательствам, но чтобы его собственная жена… спутница и хороших, и плохих дней… Его гнев уступил место всепоглащающему унынию. Вместо криков и оскорблений, которые все уже были готовы услышать, он ограничился вздохом и произнес безнадежным голосом: