Мать и дочь ушли на кухню, Элуа в полной растерянности удалился в свою комнату и закрылся, двое стариков остались одни. Дедушка колотил по столу.
— Это еще не повод, чтобы не подавать мне мой кофе! Иди и притащи мне его, Адель!
Но пришлось убедиться, что это был день, когда восстали все угнетенные в квартале на улице Лонг-де-Капюсин, так как впервые со времени их совместного существования Адель Маспи не повиновалась.
— Нет.
Муж уставился на нее, не веря своим ушам.
— Что ты говоришь?
— Что свой кофе ты можешь приготовить себе сам!
— Боже ты мой! Почему?
— Потому что Селестина права и, по сути, ты не что иное, как старый негодяй!
Какой бы прекрасной погода ни была, Бруно она казалась унылой, под стать его душевному настроению. Солнце по всем его полуденном великолепии казалось ему всего лишь каким-то тусклым фонарем, а синее небо — безвкусно раскрашенной крышей. С самого утра Бруно Масли что-то тяготило, что-то мешало свободно дышать, и только некоторое время спустя он понял, что его плохое настроение и невосприимчивость праздника природы были вызваны предстоящим обручением Пимпренетты с Ипполитом Доло.
Пишеранд, догадывавшийся о душевном состоянии коллеги, не докучал ему своими разговорами, они молча обошли районы, нарочно попадаясь на глаза уголовникам, чтобы напомнить: о вас не забыли. Ненавязчиво на ходу он изложил Бруно свои планы относительно проблем, возникших в связи С убийством Ланчиано, с поисками соучастников Бастелика в деле ограбления ювелирного магазина на улице Парадиз.
— Нет у меня никаких доказательств, но я чувствую, что эти два дела совсем не связаны друг с другом… Бастелика прав: если бы он прикарманил состояние, которое Итальянец носил при себе, то не стал бы искушать дьявола, участвуя в слишком опасном деле в расчете на прибыль, несравнимо меньшую, чем та, что он уже добыл.
— Следовательно, вы считаете, что он не замешан в убийстве Итальяшки?
— Нет… Мне кажется, что преступник не стал ничего говорить своим друзьям… Ты понимаешь, что я хочу сказать? По-моему, события могли развиваться так: Ланчиано сел в Генуе на французское судно… возможно, судно принадлежало Дьедонне Адолю… Предположим, наш Итальянец с драгоценностями обратился к Салисето… Я думаю, он все ему рассказал и… тем более, тот был один… Тони перестал себя контролировать, когда увидел товар… Он убивает парня и, чтобы замести следы, бросает труп в воду. Чтобы его товарищи ничего не заподозрили, он участвует в ограблении ювелирного магазина, которое действительно было заранее подготовлено… а Бастелика совершает промах, который его губит. Интересно… если убедить Бастелика, что его главарь вел двойную игру, как он к этому отнесется?.. Ты меня слушаешь?
— Что? Да, конечно…
— Я вижу… тебя не очень затруднит, если я попрошу повторить только что рассказанное, а? Ну какое это может иметь значение для тебя или для меня, что я пытаюсь разобраться в ситуации!
— Извините меня… я сегодня не в себе…
— Вижу, парень, но поздно уже мучиться…
— Она была предназначена для меня… Как только я начал задумываться о своем будущем, я не мыслил его без Пимпренетты… А она вот выходит замуж за Ипполита… если бы она выбрала какого-нибудь славного парня, мне кажется, я бы меньше страдал…
Пишеранд взял Бруно под руку.
— Пока она не направилась в мэрию, еще ничего не потеряно… Пойдем-ка, я тебя приглашаю пообедать.
— Я не хочу есть.
— А ты постарайся!
Обед в честь помолвки дочери проходил у Адолей невесело, хотя каждый пытался продемонстрировать радость, которой на самом деле не испытывал. По правде сказать, из-за Маспи Великого не пригласили ни Фонтанов, ни Этуванов, ни Шивров, и Перрина была рассержена на Элуа за то, что на церемонии присутствовало так мало народу. Чета Доло, смущенные неожиданной честью, оказанной им, вообще не проявляли никакой инициативы. Маспи, еще не успокоившись после ужасной перебранки с женщинами, все же силился принять участие в скучном разговоре. Селестина, не в силах простить Пимпренетте то, что она считала предательством, думая о своем Бруно, сидела с кислой миной. Перрина Адоль изо всех сил старалась, рассказывая истории, которые никто не слушал. Дьедонне очень усердствовал, чтобы казаться веселым, но выглядел довольно жалким. Ипполит, видевший, насколько натянутой была обстановка, просто из кожи вон лез, чтобы продемонстрировать свою заботу о Пимпренетте, которая с камнем на сердце сидела и думала о Бруно. Только дедушка Маспи ел с отменным аппетитом те великолепные блюда, которые им подавали, и абсолютно не интересовался, чем так огорчены все остальные. Бабушка с того момента, как она восстала против своего мужа, смотрела на все другими глазами и сейчас испытывала жалость к Пимпренетте, которая совершала глупость, о которой будет сожалеть потом всю жизнь.