— Ты не хочешь, чтобы я был рядом, Дьедонне? Скажи мне это сразу, и так по крайней мере будет более откровенно!
Его друг стал протестовать, но не очень убедительно. Его поведение так заинтриговало Элуа, что он решил пока не проявлять своего самолюбия и подождать. Он схватил Адоля за больную руку:
— Ну давай! Хватит быть тряпкой, Адоль, собирайся на рыбалку!
Перед тем как уйти, Маспи решил поинтересоваться, как дела у Пимпренетты. Ее мать сухо ответила:
— Она в больнице.
— В больнице? Господи помилуй! Она больна?
Перрина пожала могучими плечами.
— Да, больна, мой бедный Элуа, но не в том смысле, как ты думаешь. Мадемуазель влюблена, ведь я, ее мать, никогда не могла поднять ее раньше восьми часов утра, а теперь — не было дня, чтобы она не устраивала дома представления. И почему это все? Чтобы мчаться ждать своего Бруно.
Элуа вздохнул облегченно.
— Ну, это не страшно! Вы меня чуть не испугали, Перрина!
— Маспи, я вас очень уважаю, вы это знаете, но, по правде сказать, оттого, что моя Пимпренетта с вашим Бруно, у меня внутри все переворачивается!
Мужу Селестины не пришлось по вкусу такое высказывание. Он потихоньку, но решительно вновь подтолкнул Дьедонне, который, по всей видимости, изменил свои намерения и хотел увести его поскорее на рыбалку.
— Минуту, Адоль!.. Мадам Перрина, скажите точно, что вы хотели сказать?
— Что Бруно — не пара для моей дочери.
— Это отчасти и мое мнение, но раз уж дети любят друг друга, то я не буду уж слишком придирчив.
— Что? Вы только подумайте! Да это не вы нам делаете одолжение. Это я, я считаю, что моя Пимпренетта в десять раз лучше вашего сына!
— В десять раз?
— Скорее в сто раз!
Элуа долго рассматривал свою давнюю приятельницу, прежде чем сухо произнести:
— Мадам Адоль, я пытаюсь напомнить себе, что знаю вас уже очень давно, чтобы не выложить вам прямо тут в лицо всю правду-матку и не призвать быть поскромнее!
— Ну а кем вы сами себя считаете?
— Тем, кого всегда уважали, мадам Адоль, и мне жаль, что я не могу сказать того же о вас!
— Неправда, Элуа!.. Я терпелива, но всему есть предел! И все, что вы здесь можете напеть, не заслонит того, что ваш сын как-никак полицейский.
— И что дальше?
Сбитая с толку вопросом, похожим на вызов, Перрина не нашла ничего другого, как глупо повторить:
— Полицейский… Он же полицейский…
— Бруно — полицейский? Согласен. Но не простой полицейский! Можете себе представить, я беседовал с комиссаром Мурато по-дружески…
— По-дружески?
— Вот именно! По-дружески! Он мне признался, что без Бруно даже не представляет, как выбраться из создавшегося положения!
— И вы находите это нормальным? Вы считаете, что это подходит для семьи, которая…
— Я запрещаю тебе осуждать мою семью!
— Я это делаю не ради своего удовольствия! Но так как эта дура Пимпренетта стала уже почти членом вашей семьи…
— Если я соглашусь ее взять!
— Вы откажете моей единственной дочери? Девочке, которой все, кто ее видит, только восторгаются! Да все падают на колени, когда она проходит по Канебьер, вот!
— Да она всего лишь мелкая воровка и ничего больше!
— И больше ничего? Несчастный! Да все свое приданое она себе наворовала в порту!
— Вот именно, мадам Адоль, вот именно! Я себя спрашиваю, желательна ли такая супруга для инспектора, перед которым открывается прекрасное будущее?
— Элуа, вы меня знаете. Я, конечно, обеспокоена, ведь если вы не разрешите сыну жениться на моей дочери, она наложит на себя руки. А если она убьет себя, то я клянусь Святой Богородицей, отправлюсь на улицу Лонг-дез-Капюсин и устрою там резню! А ты, Дьедонне, позволяешь оскорблять твою дочь, даже не пытаясь ее защитить!
— Я отправляюсь на рыбалку.
— Он идет на рыбалку! Вы слышите? Меня смешивают с грязью, топчут ногами Пимпренетту, а он идет на рыбалку! Господи, вы что, хотите, чтобы я осталась вдовой?
Этот вопрос, кажется, совершенно не смутил Адоля, вся его реакция состояла лишь в том, что он стал убеждать Масли отправиться с ним в порт.
Они вместе вышли, и по дороге, уже почти дойдя до его моторной лодки, Дьедонне ограничился лишь замечанием:
— Эта Перрина, когда надо быть храброй, она храбрая, но иногда слишком невыносима… слишком!
А потом они рыбачили.