– Что общего у всех религий мира?
– Нуминозное переживание. Столкновение с силами, превосходящими человеческие. Будь то физические или психические энергии, они вполне реальны (и теперь уже ясно, что психические влияют на физические, и наоборот). По-разному к ним относятся из-за разных ментальных и культурных особенностей. Поэтому все они правы и все ошибаются. Ошибка – в том, что частичное подменяет собой целое. Живое переживание загоняется в догму, а потом уходит из нее, и, поклоняясь догме, люди забывают о том, что делало её такой важной, продолжая кланяться по инерции. Ну и в буквальном понимании метафоры, разумеется, тоже ошибка. Религия как система метафор – помощник в переходе за пределы границ эго: защитного манежика для детей. Религия как непререкаемый завет – способ защиты человека от этого самого перехода, способ оставить его ребёнком, послушным и неопасным. И, кстати, – ехидно улыбнулся, – эго – это не границы. Эго – это тот, кто в границах, тот самый ребёнок, способный их расширять или вовсе сносить, чтобы увидеть, кто он сам такой. Вот он в чём, твой косяк. Ты себя за своим контролем не видишь…
Юна задумалась. Факт ошибки был налицо. Оставалось его признать. Она признала: иначе с места не сдвинуться. Впереди было интереснее, чем, в ошибках, позади.
– Что делает ребёнка взрослым?
– Ответ на вопрос "кто я такой". Словами он выражен быть не может. Пойми, кем ты не являешься, и в остатке получишь ответ. Вот он, выход за границы привычного: наблюдай за собой в тех или иных условиях, не только за условиями, но и за собой в них. Суть в том, – продолжил, хитро блестя глазами, – что, не являясь чем-то одним, ты являешься всем сразу, и можешь быть всякой, проводить любой миф, – губы кривились. – Танцующая пустота, энергия, и статичная пустота, сознание, наблюдающее за танцем. Красиво, правда? Но, чтобы к этому прийти, нужно сначала всё отсечь. Всё, что кажется тобой. Вот тебе и метафора смерти с возрождением.
Не он говорил. Им говорили.
– Кто ты для меня?
– Тень, – он усмехнулся. – То, что ты в себе отрицаешь. Отрицая, вытесняешь. Поэтому я тебе снюсь. Поэтому ты меня ненавидишь. А подсознание твоё выдает картинки инцеста, желая интеграции с теневой стороной, и понимать такие картинки нужно исключительно символически.
– Кто я для тебя?
Герман помолчал, споткнувшись о прямоту.
– Феминность. Душа. Ты для меня не опасность, скрытая в бессознательном, в потере контроля (а я для тебя именно это: утрата контроля, монстр среди волн), – слова содрогнули её, заглебнули собой, – ты для меня олицетворение женщин, всех, потому что… потому что.
Теперь помолчала Юна.
– Тогда зачем ты крадешь у своей души?
– Чтобы она, – он будто охрип, – оставила меня в покое. Она больная, она болит. Она вся задавлена, контролем, властью ума. Её болезнь – результат деятельности её ума, он проткнул её мечом, а она воздала ему почести. Что бы я ни делал с ней, она жива, и проявляет ко мне… понимание, сочувствие, сопереживание. Мне стыдно от этого, и от того, что я не могу просто уйти, исчезнуть. Не могу, потому что выход из тела – не выход, а переход. Только вот куда, хороший вопрос. Чтобы выйти… чтобы перейти куда надо… Короче, есть эго, тот, кто действует. Есть его способ действия, реакция на внешний мир, меч, есть механизмы защиты, щит, и есть возможность выбросить к чертовой матери то и это, ради единства со всем вокруг, но в единстве – в море – эго может просто раствориться, исчезнуть без следа. Что я, собственно, и пытаюсь делать, – вздыхает. – Но можно и по-другому: объединить меч и арфу, ум и душу, город, сознание, и бескрайние воды, на берегу которых он стоит.
– И… как их объединить?
– Нужно устранить двойственность. Всякую двойственность. Нужно понять, что у каждой вещи есть противоположная ей пара, и они нужны друг другу, друг без друга не могут. Это уже не парад контрастов, как в лабиринте Парадокса. Это финальный пункт, перед башней Единства. Полушария мозга, между которыми эпифез. Разум и чувство, между которыми – думающий чувствовальщик. Может это, – поиграл бровями (и стал похож на себя), – устраним двойственность? – Она закатила глаза, прицокнула.
– Иди сюда, умник, чего уж, – подошла и обняла. Без подтекста. Без злости или обиды. Он делал всё, чтобы оттолкнуть её, снаружи. Она делала всё, чтобы оттолкнуть его, внутри. – Я могла бы быть тобой, – прошептала, в шею. – Я могла бы делать то же, что и ты, если бы ни эта гиперответственность. Твоё желание соли – той же природы, что и моё желание танца. Забыться, забыть о том, что мешает, все эти запреты, навязанные собой же правила, запрограммированное кем-то будущее… Никто не знает, как правильно, особенно те, что кричат, что знают. У самых белых праведников самая чёрная тень. Как правильно для тебя, знаешь ты один. Умрешь – что ж, твой выбор. Ты имеешь на него право. – Сказала ему, как себе.