После подъема, который грянул в 5:30, начал осторожно выяснять подробности.
На самом деле, варианта у меня было всего два.
Я мог продолжать биться в истерике. Бегать, к примеру, по спальне с криками и требовать, чтоб меня вернули обратно. Или доказывать всем присутствующим, будто их не существует, а я ни черта не Реутов. Но это — бред. Уже понятно, комната — реальна. Подростки — реальны. И я реален, хоть совсем не похож на себя.
Второй вариант — попытаться выяснить, где нахожусь. Хотя бы это. А дальше — уже соображать по ситуации.
— Эй, пацан…пшшш… — Позвал я тихо одного из соседей, пока мы заправляли свои постели.
Выбрал самого скромного, спокойного на вид. Хотя, это было вообще не просто. Контингент, конечно, в спальне собрался… Несмотря на юный возраст, некоторым клейма негде ставить. Глаза у всех злые, хитрые. Ощущение, будто так и смотрят, что бы скомуниздить да кому люлей навешать.
Пацан, на которого я сделал ставку, покосился в мою сторону с сомнением. Видимо, ночные события оставили неизгладимый след в его душе.
— Поди сюда… — Я поманил бедолагу пальцем.
Он оглянулся испуганно на остальных, но решил, наверное, не перечить психу. Ибо сложно назвать нормальным человека, который несколько часов назад пытался отгрызть половину щеки врагу.
В общем, от этого тихони я узнал, что находимся мы…В 1938 году!
— Извини…можно ещё раз?
— Сейчас 1938, октябрь. — Повторил Степан свою нелепую фразу. Оказывается, так его звали. Стёпа.
И я бы даже посмеялся. Только ни черта не смешно. Пацан говорил уверенно. Я прекрасно видел по его поведению, он не шутит. Это не прикол такой. Он верит в информацию, которую сейчас доносит мне.
— Ну, да… — Я уставился в одну точку, переваривая услышанное.
Можно предположить, что меня каким-то образом поместили в психушку, а этот Степа — обычный сумасшедший. Поэтому несет полный бред. Мало ли, в жизни бывает всякое. Но…Тело. Тело всю ситуацию ставит с ног на голову. Конкретно тот факт, что оно не мое.
— А это… — Я мотнул головой, намекая на окружающую действительность. На комнату, подростков и все остальное.
— Что это? — Не понял моего вопроса пацан.
— Ну, находимся мы где вообще?
Лицо Степана вытянулось еще сильнее. Он явно начал переживать за свою сохранность, а точнее за целостность щек. Решил, наверное, у меня приближается очередной приступ неадекватности, раз я не соображаю, где нахожусь.
— Так детский дом это…Ты чего, Алеша? Живешь тут последние девять лет. И я тоже. Нас в один год привезли. Только тебя, по-моему, из колонии этого… Макаренко! Да. А я сразу сюда попал.
— Кто? Я? Ааа…ну, да… — Сначала хотел возмутиться, мол, какие, блин, девять лет. Но потом вспомнил, речь не совсем обо мне.
— Ладно…пойду…А то скоро жрать позовут… — Степан бочком попятился от меня в сторону своей постели.
Видимо, мысль о внезапном сумасшествии товарища не оставляла его в покое.
Я молча заправил «кровать», а потом, под шумок, пока пацаны начали бурно спорить и на меня внимания не обращали, выскользнул из комнаты.
Мне нужно было зеркало. Любое. Хоть самое маленькое. Имелось огромное желание рассмотреть себя. Непосредственно — физиономию. Дабы наверняка убедиться, что-то пошло в моей жизни не так. Это, конечно, уже несомненно, но я должен все-таки увидеть своими глазами.
Оказалось, далеко ходить не надо.
Зеркало, конечно, не обнаружилось, но зато в широком коридоре, ведущем к другой комнате, стоял здоровый монстрообразный шкаф. Что-то подобное я когда-то видел в областной библиотеке. Внизу — три ящика, выше ящиков — полки за стеклянными дверцами. Помнится, в библиотеке в такой же мебельной приблуде стояли журналы с разными учеными и писателями на обложках.
Здесь же — ни писателей, ни журналов. Этот деревянный пенсионер должен был давно оказаться на мусорке. Одна ножка отсутствовала, вторая обмотана тряпкой. Шкаф продолжал держать равновесие только за счет здоровенного камня, подложенного под угол.
Если внутри когда-то и хранилось что-то полезное, то это явно было давно и неправда. Все мало-мальски ценные вещи уже нашли новые места и теперь на полках наблюдались только пыль и трупики мух, разбивших свои головы о чудом сохранившееся стекло.
Я подошел ближе и уставился на свое мутное отражение.
Среднего роста нескладный, чересчур худой. С первого взгляда — хрен поймешь, сколько лет. Точно не старше семнадцати, иначе меня бы в детском доме никто не держал. А так…Вид изнеможденный. Хотя, если каждый день в 5:30 вставать и спать на зассаных тряпках, ничего удивительного.