Наташа принесла новый номер журнала с фотографиями, спрашивала его мнение о разных работах и, как ему казалось, с большим, чем следовало, вниманием выслушивала его безразличные резолюции, часто выражавшиеся односложно: «Фигня».
— Что-то ты неважно выглядишь, — озабоченно сказала Наташа.
— Да что-то спина болит…
— Продуло?
— Или перепил. Может, разомнешь мне плечи?
— Хорошо, — согласилась она. — Садись.
Наташа зашла за его офисный стул и начала массировать спину.
— Ну как? — спросила она через несколько минут.
— Значительно лучше.
— А ты мне? — спросила она робко.
Илья поморщился и отрицательно покрутил головой.
— Ну сделай массаж, — повторила просьбу Наташа.
— Не могу.
— Почему?
— Сегодня я могу тебя изнасиловать.
— Ну раньше ты же делал. И ничего.
Он действительно пару раз делал ей массаж — разминал плечи, но лишь для того, чтобы она могла воздать ему сторицей.
— Раньше у меня не было настроения тебя насиловать. Тем более у тебя нет презерватива.
— Вот ты какой… Ну ладно. — Она притворно надулась и отвернулась от него.
— Хорошо, завтра я приду с презервативами и сделаю тебе массаж.
Это, конечно, была шутка. Именно так она и поняла его слова, как и другие женщины редакции воспринимали подобные выходки Ильи. Хотя никто другой в редакции так не шутил.
Наташа застенчиво засмеялась, и разговор затух. Вздохнув, она вышла в коридор.
Илья снова остался один на один с Интернетом. Интересных анекдотов и историй сегодня не было. Он залез на любимый сайт новостей и стал просматривать сегодняшние сообщения. Вдруг в глаза ему бросилась знакомая фамилия. В одной из заметок сообщалось, что председателем какого-то комитета назначен Александр Яковлевич Шустер. «Тот ли?» — подумал Илья и внимательно прочитал предыдущий абзац. Там говорилось, что в соответствии с указом президента создан Комитет по идеологии Российской Федерации, в компетенцию которого будут входить разработка государственной идеологии, информационная политика государства и правительства, консультации со СМИ, работа с общественными, религиозными, молодежными организациями и «многое другое».
Шустер, если, конечно, это тот Шустер, был хорошим знакомым его отца и лет десять — пятнадцать назад часто бывал у них дома. Насколько помнил Илья, он был приятный дядечка лет сорока пяти, с интеллигентным лицом, черными, чуть тронутыми сединой редеющими волосами, что было заметно благодаря короткой стрижке. Тогда Илье нравилось, что Шустер не пытался скрыть все это с помощью краски или особой прически — это казалось ему признаком открытых взглядов на жизнь.
Открылась дверь, оторвав Илью от праздных воспоминаний. Дверь в комнатке открывалась внутрь, сокращая ее и без того небольшой объем. Появилась рука, потом лицо редактора отдела «Персона» — Юли Перениной.
— Привет, — сказала она. — Художники не нашли ничего приличного для меня. Пол сказал, что ты поможешь.
Такие фразы всегда означали «геморрои» с журналистами: придется что-то не только искать и фотографировать, но и ругаться, споря о том, что нужно для материала. Ругаться приходилось не со всеми, но с Юлей, Илья это знал по опыту, перепалок было не избежать.
Их видение материала, если не всего мира, не совпадало. Юля не принимала его идеи, считала своим долгом устраивать скандалы по поводу его фотографий, которые делались для ее статей. Если же он сразу соглашался с ее идеями, она начинала подозревать его в том, что он относится к заданию без души. И тогда, понукая его самого что-нибудь придумать, выматывала эту самую душу. Впрочем, так она вела себя и с дизайнерами. В остальном же она была милым и безобидным человеком.
— Что-то случилось? — спросил Илья.
— Посмотрим, — многообещающе ответила Юля.
— Так не мучь же! — голосом трагического героя воскликнул фотограф.
— Ты уже читал мою последнюю работу? — поинтересовалась Юля. Она считала, что все как минимум в редакции обязаны были читать ее последние работы.
— Нет, еще не читал.