– Риан? Ты злишься?
Риан не злилась – сейчас она не испытывала вообще никаких эмоций. Но она задержала дыхание, словно в горле у нее застрял камень.
– Ну так что? Ты потрясена? Тебя воскресили? Воскресшие тоже не могут говорить.
Риан слышала такие легенды, но ни разу не видела воскрешенного. Она не была уверена, что верит в них.
Она захлопотала, фокусируя внимание на работе, а когда вся посуда была поставлена на поднос, а все полотенца – сложены, Риан дважды сглотнула и заставила себя посмотреть в глаза Персеваль.
– Ты лжешь.
– Нет, не лгу! – с жаром ответила Персеваль, словно она не стояла в подземелье, обнаженная, закованная в цепи, с пустым от боли взглядом. Ее реакция убедила Риан. – Ты – дочь моего отца. Как ты вообще могла об этом не знать?
Риан бежала – позорно, забыв о чувстве собственного достоинства. Оставив поднос на стойке рядом с дверью, она нашла дорогу вверх по лестнице, ориентируясь только по люминесцентным полоскам на стенах.
К счастью, ужин уже прошел. Дом Власти затих в вечерней тени, и на эти восемь часов дел у плебеев не было – они должны были просто спать.
Риан не думала, что сможет заснуть.
Но она могла вернуться в камеру, которую делила с Джодин, Шарой и лохматой девушкой-посудомойкой, которая почти всегда молчала. Она могла залезть в свою незапертую «гроб»-койку – в других, крепко запертых, женщины спали или стремились обеспечить себе немного личной жизни – и закрыть крышку. Освещение в «гробу» было связано с таймером – на тот случай, если его обитатель задремлет во время чтения или игры, но Риан выставила самый большой интервал и, подложив руки под голову, уставилась на покрытую завитками зеленовато-синюю полупрозрачную крышку.
Конечно, у Персеваль были причины, чтобы солгать: Риан ухаживала за ней. Другое дело, что Риан никак не могла – да и не захотела бы – ее спасти.
Кто ей Персеваль?
Но она вспомнила спину, покрытую веснушками, и окровавленные раны, и темные круги под карими прозрачными глазами Персеваль и подумала: «Кто, в самом деле, ей Персеваль?»
Не друг. И не сестра, что бы ни говорила Персеваль.
Да, все так, но…
…но что еще у нее есть? Она словно нашла раненую птицу. Такое в жизни Риан уже было. Она перевязала ей крылья ниткой, чтобы птица не била ими и не травмировала себя, и устроила ей гнездо в комке шерсти рядом с очагом – чтобы она жила там до тех пор, пока она не умрет либо снова не сможет летать.
Только вот шансы взъерошенных вьюрков попасть в общий котел были невелики.
Задумываться об этом бесполезно. Персеваль обречена. Утром она умрет, а с ней умрет и вся ее ложь. А с ними исчезнут фантазии Риан о том, что она чем-то обладает и что-то защищает.
Так уж устроен мир.
Но Риан все равно смотрела на крышку своего «гроба», а когда свет погас, она уставилась в темноту.
Ночь в Доме Власти была не очень темной. Даже в своем подземелье, в камере с одним-единственным, высоко расположенным окном, из-за панелей-затенителей проникало достаточно света, чтобы Персеваль могла различать очертания предметов. После того как Риан ушла, включенный ею свет, связанный с таймером, погас. Как бы она ни похвалялась расходом воздуха, ресурсы здесь все-таки экономили.
Персеваль подозревала, что Риан вернется, она на это рассчитывала. Так и случилось. В самый холодный час, когда даже наброшенное на плечи белое одеяло уже не могло победить дрожь и когда медленно текущая кровь свернулась и потрескалась на грудной клетке и бедрах Персеваль, она услышала на лестнице несмелые шаги.
Это был уже не уверенный цокот каблуков, как днем, а поспешное движение, даже бегство. Звуки прикосновения мягких голых подошв к поверхности. Но Персеваль все равно знала, что это Риан. Она уже дважды слышала, как та спускается, и ей этого было достаточно.
– Привет, Риан, – негромко сказала Персеваль еще до того, как служанка повернула за угол у подножия лестницы.
– Думаешь, они за тобой не наблюдают? – спросила Риан, не заходя в камеру. – Разве они не следят за всем, что ты делаешь и говоришь?
– Конечно, следят, – ответила Персеваль.
Ее цепи, как и раньше, были натянуты, и она уже не могла стоять. Она обмякла, согнув колени; весь ее небольшой вес давил на ее плечи и запястья. Голову она не поднимала.
Утром все закончится.
Возможно.
– Какая разница? Все, что я им скажу, они уже знают.
А когда Ариан ее съест, то узнает и все то, что Персеваль не смогла удалить из себя.
Риан – маленький неуклюжий силуэт – встала в дверях и одной рукой оперлась о косяк.