Лучше так, чем опоздать.
«Огневик» предложил расплавить камень. Потом посмотрел на Алерайо и добавил:
— Там будет пекло.
В его красных, воспаленных глазах Алерайо прочел: никто не выживет.
— Знаете, — тихо продолжил «огневик», — я всегда гордился своей силой, своим даром, воспринимал высокое положение как должное… Думаю, все одаренные так… А теперь мой сын заперт и задыхается. И я ничего не могу сделать… Ни-че-го.
Алерайо перевел взгляд с его сгорбленной фигуры на плетение. Оно еще не развеялось, еще ждало.
И малышки ждут… Возможно плачут и зовут его, а он не слышит.
— Я попробую, — словно издалека до него донесся собственный голос.
— Плетение неправильное, — отрешенно сказал «огневик».
— Все равно точнее не вспомню.
— Глупо… Ваша смерть детям не поможет.
Они замолчали, прислушиваясь, не долетят ли с дороги звуки приближения повозок.
Тихо шелестел дождь, журчала река, уносящая на север свидетельства минувшего буйства стихии, кричали птицы. В их пронзительных криках чудились горестные стенания по погибшим гнездам. И ни топота копыт, ни стука колес.
Уродливое плетение растаяло.
Алерайо зажмурился, глубоко вдохнул и на выдохе начал заклинание заново. Еще раз. И какое бы ни вышло, он активирует его.
— Неправильное, — обронил «огневик», когда он закончил.
Плетение и правда выглядело сомнительно. Алерайо вдруг почувствовал, что ужасно замерз. Будто смертельный холод уже охватил тело, превращая его в бесчувственное, окостеневшее изваяние.
Алерайо растер ладони и, кашлянув, негромко сказал:
— Все будет хорошо. В конце концов, дети — наше будущее, ради них стоит рискнуть.
— Риск — это когда есть вероятность победы! Вы же… — «огневик» недоговорил и, махнув рукой, направился к тропе. — Делайте, что хотите! Я найду кого-нибудь, больше не могу ждать.
Голос его сорвался: похоже, он и сам не верил, что помощь успеет.
Алерайо расставил ноги шире и сосредоточился на плетении. А не так уж плохо оно выглядит. Он прицепил щуп к центральной точке… В ушах шумело, напряженные мышцы покалывало. Сейчас! У него получится! Он ощутил, как, устремляясь к щупу, поток горячо рванул по венам, в мыслях его сияющий луч уже вонзился в центр плетения…
Земля дрогнула. С оглушительным грохотом из завала вырвался фонтан земли и обломков, а затем расплющенный остов корабля со стоном и треском оторвался от стены и, погребая под собой деревья и мусор, плавно повалился на площадку.
Алерайо едва успел отбежать. С неистово колотящимся сердцем он всматривался в открывшуюся темную дыру, скалившую каменные зубы у самого подножия холма. Торжествующе гудя, в нее врывался воздух, затягивал с собой листья и мелкие щепки. Воздуховод⁈ Но на площадке нет воздуховодов: они все протянуты внутри стен и выходят намного дальше, на склоне холма.
Кто-то тряхнул его за плечи, засмеялся прямо в ухо:
— Получилось! У вас получилось!
Алерайо моргнул, перевел взгляд на «огневика».
— Это не я… Это изнутри…
Здесь многим пришлось делать выбор, и к этой части у нас родилась песня «Твой выбор»:
Рутуб https://rutube.ru/video/ce5010e1ce4de2cc4958ebcd89ef1cd1/?r=wd
Ютуб https://youtu.be/ZkMCyAijVV0?si=zAQ9-KquQu5yI090
Глава 27
Столичная жизнь
На встречу с дедом и Дариусом ван Тусеном Маркус безнадежно опоздал.
Пока гильдейские смогли открыть зернохранилище, пока пробрались по заваленным дорогам до города… К счастью, у гостиницы его встретил Кэлсий. При виде Маркуса он посерел, но не сказал ни слова: слушая пояснения Шона, молча помог пересесть в свой экипаж и безмолвствовал всю дорогу до столичного особняка. Похоже, пристойных слов для такой ситуации у него не нашлось.
Матери дома не было. Кэлсий лично сопроводил Маркуса до его спальни, распорядился послать за целителем и лией Одеттой, а сам помчался за дедом.
С помощью слуги Маркус успел только переодеться, умыться и лечь, как дом наполнился стуком дверей, голосами и топотом ног. Приехали все и разом. Мать с порога закидала вопросами, целитель — заклинаниями, а дед — яростными взглядами. Пришло время расплаты. Тихонько выдохнув, Маркус закрыл глаза. От заклинаний дэра Аметуса боль таяла, но ее сменяла усталость.
Вспомнилась дуэль. Точнее то, что было после. Как и тогда, он — в постели, окутанный запахами трав и мазей, дед снова в кресле возле кровати, а мать, заламывая руки, мечется по комнате.