Как-то рано утром на ферму прискакал Василий Кирьязиев. Он был расстроен:
— Собирайся домой!
Они сели на лошадей и поскакали в деревню.
Поздней ночью кулаки подожгли дом Ангелиных. Когда Паша подъезжала, уже догорали головешки. Собравшиеся вокруг двора крестьяне молча смотрели на пепелище. Никита Васильевич сидел в стороне, обхватив руками голову. Ефимия Федоровна носилась с вещами и что-то кричала.
— Третий пожар за неделю, — сказал старик Кирьязиев.
— Все дело рук одной шайки… Панюшкины стараются. — Ефимия Федоровна разрыдалась.
— Берегите сердце, Федоровна, — дружески обнял женщину Куров. — Панюшкины за все сполна ответят.
Никита Васильевич словно очнулся. Стал объяснять, что нет больше сил у честных людей жить в одной деревне с Панюшкиными, дышать с ними одниь воздухом.
Со стороны большой деревенской улицы показалась фигура Панюшкина. Он шел в сопровождении каких-то трех здоровенных парней.
Увидев Курова и Ангелина, Панюшкин не растерялся и сделал вид, что только сейчас узнал о не счастье.
— Что такое? Неужели сгорела хата Ангелина?
— Прикидываешься овечкой! А сам, сукин сын, и поджег! — крикнул Куров.
— Господи Иисусе… Истинно не знаю, — испуганно озираясь, бормотал Панюшкин.
Из толпы раздались крики.
— Знаешь, собака, не прикидывайся!
— Жизнью своей поплатишься!
— Ну, это еще спорное дело, — сразу спохватившись, многозначительно возразил Панюшкин.
Но ему не дали разглагольствовать. С разных сторон послышались гневные голоса.
Панюшкин как-то сразу сник, потемнел, опустил голову.
Толпа хлынула к нему.
Старик Кирьязиев отчетливо, так что слышали буквально все, произнес:
— Никакой пощады врагам!
Но Куров не дал людям свершить самосуд. Встав перед Панюшкиным и широко раскинув руки, он сказал:
— Товарищи, спокойствие! Советское правосудие воздаст ему по заслугам.
Панюшкин был тут же арестован.
«ДУШИ ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ»
Прошло два года. А время, как говорится, разум растит. Днем Паша училась в школе, а вечерами работала на колхозной ферме. В свободное время читала Толстого, Горького, Тургенева, Чехова. А чаще всего — Пушкина.
Опять наступила весна. Поля вокруг Старо-Бешева оделись зеленью. В колхозном саду зацвели яблони.
Как быстро летит время! Вот еще совсем недавно колхозные дети копали ямки, и Никита Васильевич советовал: «Шире надо, глубже», а теперь этот сад, где посажены и сливы, и груши, и вишни, и яблони, стал украшением деревни.
Как много значит год в жизни колхозной деревни! Выросло и окрепло артельное хозяйство. Колхозники распахали еще триста пятьдесят гектаров залежной земли. В центре деревни построили клуб на двести мест. Рядом выросло каменное трехэтажное школьное здание.
Большие перемены произошли и в семье Ангелиных: они переехали в новый, большой красивый дом с просторными комнатами, высокими окнами и верандой.
…Тихий летний вечер. Лунный свет заливает избу. Возвратившись из школы, Паша приготовила ужин, прибрала на кухне, перемыла посуду. Потом вышла на веранду и долго стояла молча, наслаждаясь тишиной и свежим запахом листвы. Снова вернувшись в дом, прошла в свою комнату, села подле раскрытого окна и принялась за рукоделие.
С улицы послышались шаги. Приподняв край занавески, она взглянула на дорогу, но никого не увидела. Посмотрела на часы — было без пяти минут восемь. Не пойти ли спать? Нет. Она задумчиво глядела на звездное небо и вдруг услышала знакомые пушкинские строки:
Голос знакомый и такой приятный. Конечно, это Василек — сын Григория Харитоновича. Василек прекрасно читал стихи.
…Восьми лет Василька отдали в подпаски к местному кулаку Наливайко. Паша в то время тоже пасла скот, но у кулака Панюшкина. С тех пор и началась у них дружба.
Безрадостно, в нужде и голоде проходили их детские годы. Хотелось думать об учении, об интересной жизни в будущем, но мечты эти разбивались в прах из-за голода: даже в самое урожайное время Паша и Василек редко досыта наедались хлебом.
Впервые Василек пошел в школу, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Правда, к тому времени он уже умел читать и писать. У него были хорошие способности, и грамоте он научился без посторонней помощи.
— Сам не понимаю, как все это вышло, — говорил он Паше. — Еще с детства потянулся я к книгам. А ведь, знаешь, никто их мне не давал и не дарил. Я даже боялся при отце и матери листать страницы. А теперь без книги не смог бы жить.
Шестнадцати лет Василек вступил в комсомол. Паша продолжала с ним дружить, делила с ним все свои радости и горести, удачи и невзгоды. С Васильком ей было легко и весело.
…Василек вошел в дом усталый и весь в грязи.
— Кто тебя так вымазал?
— Что, не нравлюсь?
— Ой, какой же ты, право! Кто же все-таки так разрисовал тебя?
Василек попытался было уклониться от ответа, но натура его не терпела лжи.
— Большое событие, Пашенька, — сказал он и от волнения запнулся.
Наконец со слов Василька Паша поняла, что произошло. В Старо-Бешево из города пригнали два трактора. Это, конечно, огромная тайна, но факт остается фактом, и тракторы находятся в деревне.
То, что в Старо-Бешеве появились тракторы, Паша великолепно знала, и этой тайны Василек мог ей не выдавать, но вот то, что он поступил. на курсы трактористов, ей действительно было неизвестно.
— Я пятый день изучаю трактор. Инструктор до одури нас затаскал.
Новость ее ошеломила. В деревне курсы трактористов— и она ничего не знает! Нет, с этим смириться нельзя.
— Скажи, Василек, только правду говори, трудно ли учиться на тракториста?
— Для кого как… Мне, например, легко, — гордо ответил паренек. — Но правду сказать — управлять трактором сложно.
— Зато интересно как! Ты понимаешь, что для меня это необходимо.
— Как, как? Тебе-то, наверное, известно, что трактором могут управлять только парни.
— А нам, девушкам, нельзя? — голос у Паши дрогнул, и она вот-вот готова была заплакать.
Их разговор прервал стук в дверь. Вошел Иван и попросил подогреть ему обед.
— Торопишься?
— А тебе что? — Брат, видимо, тоже не собирался разговаривать. — Много знать будешь, скоро состаришься.
— А ты, я вижу, помолодел. К трактору торопишься.
Иван прошелся по комнате, потом неожиданно все откровенно рассказал и попросил ее никому не говорить о том, чем они с Васильком занимаются.
— А почему это секрет? Почему в деревне не должны знать, что мой брат учится на тракториста? Почему в деревне не должны знать, что и твоя сестра тоже хочет стать трактористкой?
— Но ведь это просто глупо… — попытался было Иван остановить ее, но она не дала ему договорить.
— Если я решила, что стану трактористкой, то так и будет!
— Ты бы подыскала для себя чистую работу, — твердо сказал Василек. — Трактор — мужское дело.
— Ну, это мы еще посмотрим!
Ясно было, что переспорить Пашу невозможно. Она привела в свою защиту столько доводов, что Василек был просто сбит с толку, а закончился спор тем, что она обиделась и с глазами, полными слез, ушла в другую комнату.
Они не верили в ее силы, и это была самая большая обида в жизни.
Зима тридцатого года стояла суровая. Морозы доходили до двадцати девяти — тридцати градусов с сильными ветрами, снегопадами.