глава 8
Глава восьмая
Неделя уже прошла, как Фрол с Владимиром покинули дом. Прасковья с утра что-то неловко себя почувствовала. Голову кружит, в горле непривычная сушь, не иначе заболела. Позавтракав, думала легче станет, ан нет, еще хуже стало. Побледнев, пошла в опочивальню. К середине дня дурнота прошла, словно ее никогда и не бывало. Днем Прасковья с аппетитом поела и села за рукоделие. На следующий день все повторилось сначала, и Прасковья не на шутку встревожилась. Подсчитав дни, охнула.
- Не может этого быть!
Присев на лавку, она не знала, что ей делать, то ли радоваться, то ли плакать. Жаль, что Фрол об этом до своего отплытия не узнал, вот бы обрадовался.
Интересно, кого на этот раз она под сердцем носит, мальчика или девочку?
Ей всегда хотелось девочку, помощницу по хозяйству. Парни тоже хорошо, но уж больно далеки они от матери, все к мужскому началу тянутся. Прасковья, вспоминая ладных сыновей, улыбнулась.
- Надо бы Ярославу рассказать, - подумала она.
От радостных мыслей ее отвлек, приход Матвея Никифоровича.
Расцеловав свою племянницу, он грузно уселся на скамью. С каждым днем старик выглядел все хуже и хуже. Некогда крепкий и упитанный, он худел на глазах. Темные круги залегли под глазами, некогда здоровый цвет лица, стал землистым, появилась одышка.
- Скоро смерть за мной Прасковьюшка придет, - не весело сказал он. – Недолго мне уже осталось топтать белый свет.
- Ну что вы, Матвей Никифорович, - присев у его ног, сказала Прасковья. – Погодите еще маленько. Кто же радоваться Фроловым деткам будет?
Глаза у Матвея Никифоровича зажглись радостным светом.
- Неужто, Прасковья, ты ребеночка под сердцем носишь?
- Да, дядюшка.
-Давно ли узнала? А Фрол знает? – засыпал он ее вопросами.
- Нет, не знает, вы первый, кто об этой новости узнал.
- Вот так обрадовала, - заулыбался старик. – Ай, да Фрол! Значит, крепок его род еще. Честно, не ожидал я от тебя такого, Прасковья. Вон, сколько лет вы прожили со Степаном, а так больше и не прижили ребятишек, а тут, на - и в дамки!
Прасковья, смутившись, встала и села напротив старика.
Вдруг глаза у старика опять потухли, и он устало сказал:
- Ох, Прасковьюшка, худо мне, боюсь, не доживу я до того дня, когда ты родишь.
- Пробовали ли вы к лекарям обращаться?
- Да куда там, - отмахнулся он рукой, - Что они понимают? Меня Лукинична травами отпаивает, когда уж боль невмочь терпеть становится. Дай бог, до Спаса бы дожить. Не хочу в сырость ложиться, пусть земля солнцем прогреется. Ты, Прасковья, помолись обо мне, все ж старику приятно.
- Обязательно помолюсь и свечку за здравие поставлю, - пообещала она, сдерживая из последних сил слезы.
- Вот и хорошо, вот и славно. Пойду я, милая, устал я что-то совсем, сил не стало ноги поднимать.
Как и говорил Матвей Никифорович, смерть пришла к нему после яблочного спаса.
Схоронив дядю, Прасковья совсем загрустила. От Фрола до сих пор нет никаких вестей. Ближе к осени стали возвращаться купеческие ладьи с товарами, но среди них ладьи Фрола не было.
Ярослав так же, как и его мать, был обеспокоен их долгим отсутствием. Расспросив купцов, он выяснил, что Фрол поплыл дальше обычного.
Вот уж и белые мухи за окном полетели, Прасковья неуклюжая, с большим животом сидит у окна. Еще месяц до родов. Повитуха двойню признает. Вот радость для Фрола, целых два сына в приобретенье. Только где он мой муженек родимый? Все глаза уже на реку выглядела. Где сыночек Володюшка? Сердце тоской изнывает. А тут еще девки грустную песню завели, сердце еще пуще прежнего от тоски рвется. Недолго она с Фролом прожила, ох недолго.
Вьюга на дворе в трубу воет, страх нагоняет. В такую погоду хороший хозяин и собаку не выгонит. Прасковья крестится, просит уняться непогоде.
Вставая со скамьи, чувствует, что неладное с ней что-то, не иначе рожать начала. И правда, скрутило так, что застонала она от нестерпимой боли. Хорошо, что Марфа недалеко была, стоны хозяйки услышала, враз все поняла. Засуетилась, всю дворню на ноги подняла.
Уложила хозяйку на кровать, за повитухой Ермолку послала.
Прасковья вся в поту лежит, языком сухие губы облизывает.
- Пить, пить, дайте воды глоток, - просит она.
Марфа обтирает хозяйку влажным полотенцем, дает напиться. Опять потуги, нет больше мочи терпеть, Прасковья кричит.
- Ну же, милая, давай тужься еще. Идет головка уже, - кричит повитуха бабка Лукерья.
Из последних сил тужится Прасковья.
- Кто там? – заслышав плачь младенца, спрашивает она.
- Сыночек – ангелочек, - улыбается Марфа. – Такой хорошенький, на Фрола Лукича похож.
Прасковья улыбается, но тут вновь на нее накатывает волна боли. Передав младенца Марфе, Лукерья бежит к Прасковье.
-Давай, давай девка, тужься еще, - кричит повитуха.
Но нет больше сил у Прасковьи, устала она.
Обмыв младенца, запеленали его кулем и в зыбку, что Агей в комнату принес, уложили. Сопит малец, губешками маленькими причмокивает.
Снова от накатившей боли очнулась Прасковья.
- Давай, девонька, тужься, - кричит Лукерья, - Вон и головка видна, давай милая не задуши его!
- Ой, вот так чудо! – смеется Марфа, - Это девочка! Прасковья Никитична, у вас девочка вторая родилась. А хорошенькая какая, как ангелочек, точная копия братца.
Прасковья улыбается – отмаялась.