Искусствовед ободряюще улыбнулся. Дескать, не беспокойтесь, командир, солдат знает свой манёвр.
Юрьев двинулся по коридору на негнущихся ногах, а в спину ему нёсся воодушевлённый голос Гриши:
— Современный художественный язык манифестирует возможность неантропоморфного, вне-гуманистического переживания, свободного от привязки к традиционному субъекту, который опознаётся уже не как человек и даже не как образ человека, а как сон человеческого разума, ложное бытиё ложного сознания. На смену эстетике отображения реальности, сколь угодно идеализирующей, приходит эстетика отражения реальности — в смысле отражения атаки, агрессии. Картина уже не копирует реальность — она противостоит ей…
Войдя в переговорную комнату, банкир перевёл дух. Помещение походило на штаб. Большая жидкокристаллическая панель стояла на столе у стены. Её экран делился на двенадцать секторов, на каждый из которых выводилось изображение со скрытых видеокамер. Их установили буквально за одну ночь люди Гоманькова, сломив сопротивление Грачёвой. Причём камеры ставились качественные, с приличным разрешением, широкоугольными объективами, дающими хороший обзор, и даже передающие звук, что в охранных системах пока ещё считается роскошью. Чтобы подсластить пилюлю, Юрьев пообещал Грачёвой в качестве спонсорской помощи оставить всю смонтированную технику после окончания операции. Трудно сказать, была ли рада Грачёва такому подарку, но отказываться не стала. Что-то, видать, сдвинулось в сознании директрисы.
Звук транслировался на монитор не со всех камер одновременно, а только с той, которую выбирали. Сейчас зелёная рамочка на одном из кадров показывала, что была задействована та, что смотрит на главный зал выставки. Гоманьков, Зверобоев и Саша-сибиряк слушали, как самозабвенно вещает Гриша.
— Искусство советского периода — искусство, противостоящее реальности, которая перестала быть реальной, а стала машиной производства и воспроизводства фальши. — Мстиславский в этот момент был удивительно похож на токующего глухаря. — Телеологическая устремлённость советского мира, примат должного над сущим оборачивался катастрофическим обесцениванием экзистенциально данного, что, в свою очередь, лишало смыслового обеспечения и саму перспективу светлого будущего, во имя которого жили и трудились советские люди. Искусство как бы попадало в двойной капкан: прямое и честное отображение реальности воспринималось как карикатура на идеалы, а изображение идеалов — как обвинение, бросаемое реальности… В этом смысле поставангард — попытка разорвать порочный круг путём встраивания в сердцевину конструкции в качестве непрозрачного экрана. Это течение вышло из «Чёрного квадрата» как идеальной заслонки…
— Красиво излагает, — оценил Зверобоев.
— И без бумажки, — добавил Гоманьков. — Человек-магнитофон. Вроде слова русские, а понять ничего не могу.
— Это ты зря, — заметил Юрьев. — Из всех искусствоведов он самый внятный. Всё очень доступно излагает. Любой с тремя классами образования поймёт. С остальными переводчик нужен.
Гоманьков не понял юмора начальника.
Тем временем Гриша начал представлять заглавные работы выставки. Начал он, разумеется, с живописи. Фотоработы сегодня должна была представлять Грачёва.
Мстиславский не успел войти во вкус повествования об истории создания «Небыли». Из толпы раздался голос — молодой и наглый:
— А картина-то сама тут где? «Небыль»?
— Картина? Ну, так вот же она, прямо перед вами стоит… — начал было Мстиславский, но тот же голос перебил его:
— Это не оригинал, а копия, подделка! Подлинник украден! Нас тут банк обманывать пытается, — выкрикнул всё тот же голос.
— Та-а-ак, — очень спокойно сказал Зверобоев. — Началось.
— А, украден… — Голос Гриши стал усталым, понимающим. — А кто украл? Агенты Ротшильда? Инопланетяне? Масоны?
Кто-то в зале засмеялся.
— Кстати о масонах и кражах, — развил успех Гриша. — Чтобы вы себе представляли, в какой атмосфере творили мастера поставангарда, откуда у них этот сюрреализм… В тридцатые большевики начали основательно ломать старую Москву. Под предлогом расширения улиц и всего такого прочего. И вот, сломали старый дом в центре. А там в подвале оказался потайной зал для масонских сборищ. Времён Александра Первого. Украшенный статуями, росписями… Ценнейший архитектурный памятник. Но большевикам было всё равно, они всё доломали. В последний момент художник Брусиловский сумел пробраться в подвал и вынести оттуда несколько фрагментов лепнины — с изображениями зодиакальных божеств. Держал он их у себя на чердаке, показывал знакомым… Так на него донесли, и он был арестован. За кражу социалистической собственности! Понимаете, какой абсурд? Вот такие были времена… Ну и что могли рисовать люди, которые во всём этом жили?