В толпе помимо прочих гостей маячили фотографы и художники, в том числе Степаниди. Вид у мэтра был такой, будто его заперли в «обезьяннике» с бомжами, а он пытается сохранить в этой ситуации остатки достоинства. Неудивительно. Великий Мастер представителей прессы на дух не переносил. Он вообще был убеждён, что хорошая газета или журнал должны состоять из одних только фотографий и подписей к ним. Всё остальное казалось ему порчей бумаги.
Георгия Константиновича Юрьев ждал. Старик предупредил, что придёт. А вот появление Лобанова стало неожиданностью. Тот ранее не был замечен на подобных массовых мероприятиях. Интересно, подумал Юрьев, что смогло заставить профессора-искусствоведа изменить своим привычкам?
Юрьев прошёл на знакомый подиум, огляделся. Зверобоева не было видно — видимо, опять сидит в своей «операторской» и следит за происходящим по мониторам. Несколько сотрудников службы безопасности фланировали по галерее туда-сюда и туда-обратно. Грачёва развлекала Маркиша, тот галантно изображал подобие улыбки.
В назначенное время музейщица бросила португальца, как до этого не раз бросала многих мужчин, вместе с Юрьевым поднялась на подиум и сказала своё веское вступительное слово. Говорить Светлана Владимировна умела и любила. Слушать её было приятно. Завершив выступление, длившееся минут семь-восемь, она передала слово банкиру. Алексей Михайлович даже сделал попытку улыбнуться публике, сорвав нестройные аплодисменты. И начал свою речь с замечаний о банковских коллекциях предметов искусства в целом и о коллекции ПортаБанка в частности. Постепенно он вошёл во вкус и даже начал осторожно шутить, чтобы аудитория не заскучала.
Закончив речь, Юрьев предложил задавать вопросы. Первому дали слово корреспонденту «Известий». Тот оказался неожиданно дотошным, стал интересоваться происхождением картин и историей их приобретения. Пришлось передать микрофон Грише Мстиславскому, который буквально засыпал всех фактами. Юрьев скучал, нервничал и думал, что от всего этого великолепия останется заметочка, в которой уцелеют три-четыре строчки от сказанного.
Вторым прорвался журналист эстонского телеканала. Для начала он сообщил, что художник Орест Тамм, чьи работы входят в экспозицию, урождённый эстонец, а фотограф Ростислав Андреев, произведения которого тоже представлены на выставке, в двадцатые годы жил в Эстонии. Корреспондента интересовало, что уважаемый господин Юрьев об этом думает.
Алексей Михайлович сначала немного растерялся, но потом взял себя в руки и, широко улыбаясь, сказал, что культура — универсальный язык, связывающий людей поверх любых барьеров, и что она взаимно обогащает народы. Эстонец, кажется, был не очень доволен, но и возразить тоже ничего не мог.
Он ещё пытался что-то спросить, когда к микрофону резво протолкалась молодая рыжеволосая тётка с большим ртом. Она показалась Юрьеву смутно знакомой.
— Рита Гольдбаум, «Новая деловая газета», — представилась дама.
По залу прошёл шумок. «Новая деловая» имела репутацию сливочной жёлтой прессы, то есть помойки, куда заинтересованные люди сливали компромат друг на друга и на третьих лиц. Газета не вылезала из судов, регулярно печатала опровержения и платила немалые штрафы. Однако какие-то покровители у неё были: издание продолжало выходить с завидной регулярностью. И то и дело радовало читателей сообщениями о том, как на таком-то приёме подали дешёвый фаянс вместо дорогого фарфора, почему жена члена совета директоров такой-то фирмы бросила мужа и что топ-менеджер такой-то корпорации при странных обстоятельствах отдал Богу душу на охоте, а следствие закончилось подозрительно быстро… Рита была одной из самых успешных сотрудниц газеты, пронырливой и наглой стервой с хорошими связями. Несколько мелких стычек с «Новой деловой» у банка уже было, так что Юрьев понимал, чего можно ждать от этого издательства. И особенно от Риты. Банкир о ней знал даже то, что в девичестве она была Бябяшечкиной, а фамилию Гольдбаум приобрела благодаря короткому неудачному браку с каким-то заезжим немцем.