Она поманила своим пальчиком кого-то из толпы. Тут как чёрт из табакерки вдруг откуда ни возьмись выскочил Герман Ильич, крупный лысоватый мужчина лет пятидесяти. Он тяжело дышал, и по его лбу струились капельки пота. Было заметно, как человек волновался. Его Юрьев не знал совсем. Однако Степаниди на толстяка опасливо покосился — видимо, был знаком.
— Герман Ильич — один из лучших специалистов по живописи тридцатых годов… — начала Гольдбаум.
— Специалист по краскам, лаку и холсту! — внезапно раздался высокий старческий голос с едва заметным акцентом.
Присутствующие обернулись.
В проходе стоял низенький, худой старик в круглых очочках. Казалось, его фигурка вырезана из твёрдого дерева. Она была неподвижна, только правая рука жила отдельной жизнью — человечек отчаянно ей размахивал.
— По краскам и холсту! — безапелляционно заявил человечек и потряс пальцем. — А по живописи — нет!
Герман Ильич обернулся. На лице его отразилась крайняя досада.
— Эрикус Юргисович, — сказал он примирительным тоном, — давайте не будем обсуждать на публике наши разногласия по сугубо профессиональным вопросам…
Образ у Юрьева сложился. Он вспомнил, где видел этого человека.
«Шкулявичюс, — подумал он с таким чувством, будто идёт ко дну. — Как же его сюда занесло, чёрта этакого?»
— Вы кто такой? — набросилась на старика Гольдбаум.
— Эрикус Юргисович Шкулявичюс, — отрекомендовался старик. — Доктор искусствоведения, эксперт по живописи тридцатых годов. Автор первой публикации об Апятове, ещё в советской прессе!
— Герман Ильич, мы ждём вашего решения! — напомнила Гольдбаум. Вид у неё был как у кошки, которая загнала в угол мышонка и теперь намерена хорошо позавтракать.
Эксперт нагнулся и стал пристально рассматривать картину. Он вынул из кармана большое увеличительное стекло и долго водил им по полотну. Несколько минут прошли в тягостной тишине. Юрьеву казалось, что собравшиеся слышат, как оглушительно колотится его сердце.
Наконец эксперт оторвался от мольберта, с щелчком закрыл бинокуляр с подсветкой и обернулся, поджав губы.
— Итак? Подделка? — всё ещё с вызовом, но уже с меньшей уверенностью в голосе, потребовала Гольдбаум.
— Могу только повторить слова коллеги, — пожал плечами эксперт. — Для полноценного анализа у меня нет ни времени, ни оборудования. Однако смело утверждаю следующее. Вы мне говорили, что настоящую картину украли в понедельник в два часа ночи, а работа, что тут выставляется, написана позавчера? Так вот. Последнее я полностью и абсолютно исключаю. Это не акварель. Это масло. И, судя по состоянию краски, даже если это подделка, то сделана она не на этой неделе. Как минимум — несколько лет назад. Я бы даже рискнул сказать — несколько десятков лет назад. Но технологии искусственного старения шагнули вперед, и для конкретизации требуется основательная экспертиза.
У журналистки был такой вид, будто она внезапно получила по моське мокрой тряпкой.
Юрьев просиял. И пообещал сам себе, что в ближайшее время подарит Грише Мстиславскому самый редкий и дорогой китайский чай, который только сможет достать.
— Дайте посмотреть! — внезапно крикнул Шкулявичюс, расталкивая локтями себе дорогу к полотну. — Я лучше любого эксперта смогу сказать.
В голосе старика было столько уверенности, что окружающие невольно расступились. Старик подошёл к картине и погрузился в созерцание. Зал замер в напряжённом ожидании.
Юрьев почувствовал, как по спине катится струйка холодного пота.
Шкулявичюс возился у картины несколько минут. Юрьеву они показались вечностью.
Старик наконец выпрямился с победным видом. Оглядел зал. Выждал паузу. И махнул правой рукой. Повисла гробовая тишина.
— Она!
— Кто «она»? — спросил кто-то из присутствующих.
— «Небыль»! Работа великого мастера! Не понятого ни современниками, ни потомками! Это оригинал!
— Почему вы так уверены? — спросил кто-то из журналистов.
— Я открыл Апятова! Я полжизни посвятил изучению его творчества! Я знаю его руку! Ни один человек в мире не может повторить его технику мазка!
— Вас вообще никто не звал! — завизжала Гольдбаум.
— Это вас никто не звал, — парировал Шкулявичюс. — Вы вообще кто такая? Наглая, невежественная, лживая особа! Распространительница слухов и клеветы, фигурант уголовных дел и скандалов. Что вы вообще, глупая девица, понимаете в искусстве?
Зал загудел. Риту Гольдбаум не любили, но с ней никто не хотел связываться. Её боялись. Старались не злить понапрасну. От этой особы можно было ждать любых пакостей. Нет ничего страшнее на свете, чем месть разгневанной женщины. Особенно такой злющей и злопамятной, как Рита. Неожиданная плюха от неизвестного всем понравилась.