— И всё-таки я не могу понять, — подыграл товарищу Юрьев, пытаясь сгладить жёсткость полковника. — Почему именно эти две работы украли? Да, они стоят больших денег. Но не настолько больших, чтобы затевать такую афёру… И кто был исполнителем кражи? Гусин с его людьми?
— Да, да, — испуганно закивал головой Маркиш. — Исполнителя я ему нашёл. Я рассказал Разумовскому про Гусина. Алчного, беспринципного, злопамятного и мстительного сукина сына.
— Странно, что он вас самого не заставил выкрасть картины, — засмеялся Зверобоев. — У вас бы гораздо лучше получилось. И никто бы тогда их не нашёл.
Маркиш скривил лицо в недовольной гримасе, но ничего не ответил.
— Может, картины имеют для него какой-то личный интерес? — предположил Юрьев.
— Вполне возможно, — сказал Зверобоев. — Я тут немного поработал со старыми друзьями и кое-что выяснил про этого перца Разумовского. Точнее, не про него самого, а про его предков.
Зверобоев взял лежавшую рядом с ним старомодную кожаную папочку, открыл её и принялся перебирать какие-то бумаги.
Юрьев тяжело вздохнул. Памяти Зверобоева мог позавидовать усердный студент, но раз уж он взялся за записи — торопить бесполезно.
— Вот что мне удалось накопать, — продолжил наконец Зверобоев. — Происходит Разумовский из эмигрантской семьи. Прабабка его после революции уехала не сразу. До тридцатых годов жила в СССР. Потом выехала во Францию и там осталась. Прадед Марка — Фёдор Разумовский — персонаж интересный. Морской офицер, дворянин. Во время Гражданской войны служил в штабе адмирала Колчака. Из Омска выехал по каким-то делам. Потом агентурой ЧК был замечен в Харбине…
— После Гражданской? — уточнил Юрьев.
— Нет. В самый разгар её. В Харбине тогда крутились американцы. Возможно, Разумовский был туда отправлен для переговоров с ними. Но из Харбина он едет в Гонконг. А там — англичане. В Гонконге нашей агентуры практически не было. Данные от китайских товарищей. От них же известно, что Разумовский имел неоднократные контакты с резидентами английской разведки. Потом следы его теряются. Дальше он обнаруживается в Париже. Потом вернулся в СССР. В Госбанке трудился. Фотографом. Шпионил, понятное дело. Реально причём. Вовремя уехал. Не успели его тогда разоблачить, хотя уже подозревали кое в чём. И вдруг он опять возвращается в Советский Союз. Уже под новой фамилией. Ну тут уж наши не оплошали. Прошёл он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
— То есть, — Юрьев слегка привстал, — фотограф Разумов и Фёдор Разумовский, дед Марка Разумовского…
— Скорее всего, одно и то же лицо, — закончил Зверобоев.
— Скорее всего или одно? — уточнил Юрьев.
— Одно, — не стал тянуть разведчик. — По этому вопросу я связался с коллегами. Они кое-что нашли в архивах НКВД. Протоколы допросов. Он и не юлил-то особо, много чего порассказал.
— Рассчитывал на снисхождение? — предположил Маркиш.
— Сомневаюсь, — сказал Зверобоев. — Скорее хотел от чего-то отвлечь.
— От чего же? — заинтересовался португалец.
— Пока не знаю, — признался разведчик. — Но по своему опыту скажу: большинство тайн так или иначе связаны с деньгами. Думаю, тут то же самое.
— Ценность картины и фотографии довольно велика, но не настолько, — сказал Юрьев. — Разве что под картиной Апятова — Рафаэль.
— Я что-то слышал про такую историю, — оживился португалец.
— Нет, — уверенно сказал Зверобоев. — Апятов был художником. Настоящим художником. Он не смог бы нарисовать свою картину на Рафаэле.
— Холст могли закрасить заранее, — предположил Юрьев. — Тот же Родионов. Намалевать там что-нибудь, а потом попросить Апятова…
— Ерунда, — прервал его Зверобоев. — Тут что-то другое. Так или иначе, сейчас Гусин едет к Разумовскому. И везёт ему подарки.
— Вот в это я не могу поверить, — вдруг сказал Маркиш.
— Во что? — не понял Юрьев.