— Значит, так, — наконец сказал хозяин кабинета. — Звони моему визави в твоей конторе. Пусть он свяжется с полицией и достанет информацию от дежурных. Надо проверить, были ли в районе музея звонки по поводу возгорания. На помойке, например. Но главное — на стройке.
Юрьев несколько удивился, но вопросов задавать не стал, просто набрал номер Гоманькова.
Тот взял трубку с восьмого или девятого гудка. Голос у него был, мягко говоря, немного странноватый — то ли нервный, то ли усталый. Юрьев подумал, что начальник службы безопасности, пожалуй, переживает ситуацию как бы не больше него самого.
Запинаясь, банкир изложил вопрос. Гоманьков если и удивился, то виду не подал.
— У полиции есть, у дежурных, — ответил он. — Срочно надо?
— Желательно сейчас, — сказал Алексей Михайлович. — И как только, так сразу. Дайте знать, что ответят. На связи.
Зверобоев дождался, пока Юрьев уберёт телефон. Выпил воды. Подошёл к столу, что-то нажал.
Через мгновение в дверях появилась Даша. Вид у неё был такой, словно ей сейчас поручат расстрелять десяток-другой врагов шефа.
— Вот что, родная, — задумчиво сказал Степан Сергеевич, листая ежедневник на столе, — посмотри график и освободи-ка мне завтра половину дня. Первую. И ступай домой.
— В такое время? Не рано?
— Рано дочки замуж выходят. Иди, моя хорошая. Иди. Сегодня ты детишкам нужнее будешь.
Даша ретировалась, неслышно закрыв за собой тяжёлую дверь.
— Построим задачу, — сказал Зверобоев. Он всегда говорил «построим», а не «поставим», а при попытке сказать «поставим» отвечал грубо — «ставят раком».
— Насколько я понимаю, — сказал он, — официально вы пока ничего не признали.
— А утечку предотвратил Гоманьков, — добавил Юрьев.
Зверобоев посмотрел на него с недоумением — как учитель на способного ученика, который внезапно ляпнул глупость.
— Лёша, о краже знают. Не пол-Москвы, но многие. В основном от Грачёвой, конечно. Она сейчас трещит без отдыха, всё рассказывает. И валит всё на тебя.
— Грачёва? Она не такая… — начал было Юрьев.
— Не какая? — осведомился Зверобоев.
— Она же должна понимать… — Юрьев не окончил фразы.
— Когда я слышу слово «должен», я всегда интересуюсь — кому именно? — сказал Степан Сергеевич. — Кому и что именно должна Грачёва? Она тебе чем-то обязана? Разве что тем, что из-за тебя она попала в крайне неприятную историю.
— Из-за меня?! — не понял Юрьев.
— А из-за кого же? Она спокойно сидела в тепле и уюте. Теперь её гнездо разворошат. Шум, скандал, позор. Особенно история с охраной. Она бьёт прежде всего по ней. Оказывается, музей, набитый ценностями, охраняет дурак, место которому — в продуктовом, полки с пивом стеречь. Скажут-то так. Люди в Министерстве культуры могут решить, что она не справилась. Женщина утратит доверие, и её заметут под половик. А виноват в любом случае будешь ты. Если бы не ваша выставка, мадам бы горя не знала. Учти, сейчас она тебя ненавидит.
— Но я-то почему? — Алексей Михайлович нервно сжал и разжал пальцы. — Она настояла, чтобы не было охраны! Она!
— Поэтому и ненавидит, что ты её не переубедил. Женщины они такие. То есть она, конечно, в глубинах подсознания где-то понимает, что виновата, и боится, что ты другим об этом расскажешь, — констатировал Зверобоев. — Поэтому её задача сейчас первой выдать свою версию событий. Боюсь, тебе эта версия не очень понравится.
Зазвонил телефон. То искал контакта задерганный Гоманьков.
— Нашли, — сказал он. — Было. Возгорание. В смысле, пожар. На стройке. Какая-то бабуся в пять утра звонила. У неё окна на стройплощадку выходят.
— И что нашли? — спросил Юрьев.
— Я так понял, ничего они не искали. — Гоманьков тихонько кашлянул. — Извините, Алексей Михайлович, я тут простуженный слегка хожу… Вирус какой-то прилип.
— Перцовочка с хреном от горла помогает, — посоветовал Юрьев.
— Гм… Я лучше в аптеку загляну, — вежливо сказал начальник службы безопасности и попрощался.
— Значит, горело, — медленно произнёс Зверобоев. — Приготовься к худшему. Есть ненулевая вероятность, — сказал он ещё медленнее, — что картины и фотографии больше нет.