От этих мыслей Гоманьков напрягся ещё больше и решил, что пора.
— Виталик, иди сюда, — позвал он.
20.00. Зверобоев. Мстиславский. Юрьев
Москва. Проспект Расула Гамзатова, д. 2.
Кросс-Банк
— Господа-товарищи, дорогие, вы с людьми уж как-то поосторожней, — с раздражением пожаловался Гриша Мстиславский, усаживаясь между Юрьевым и Зверобоевым. — Я уж думал, меня похищают.
— А что, могли? Есть причины? — без иронии поинтересовался Зверобоев.
— Да кому нужен простой, бедный искусствовед, — не менее раздражённо ответил Гриша. Как у настоящего интеллигента, у него к людям из органов было смешанное отношение, состоящее из недолюбливания и страха. — Но согласитесь! Я сижу работаю, и вдруг ваши головорезы…
Мстиславский нашёлся быстро. Он был в Арт-музее, где вместе с Грачёвой завершал последние приготовления к выставке. На этот раз там присутствовали сотрудники охраны. Их было даже многовато, как обычно бывает в таких случаях. Конюшню, из которой уже увели лошадей, запирают надёжно.
Но в данном случае усиление хоть какую-то пользу принесло. На звонок дежурного последовала радостная реакция: «Да вот он, у нас, сейчас привезём». Довольный начальник безопасности сразу отзвонился шефу и получил указание везти Гришу не в офис, а на Расула Гамзатова.
По дороге не обошлось без приключений. Сперва машина с охранниками и Гришей не смогла проехать коротким путем: улицу перекопали. Потом пришлось постоять в пробке из-за аварии. Наконец, в конце дороги произошла еще одна неприятность: автомобильная спутниковая сигнализация, дорогая и навороченная, вдруг почему-то перестала опознавать метку-транспондер и подала на диспетчерскую сигнал об угоне. Расторопный дежурный машину заблокировал. И авто застыло в пяти метрах от въезда — с заглушенным двигателем и погасшей панелью. Пришлось дозваниваться до диспетчера, объяснять, что всё в порядке, и так далее. Что съело немало времени и нервов у всех, а Гриша ощутил всеми фибрами души, что сама судьба указывает: от встречи добра не жди. Явился он к разговору в волнении крайнем, заметном даже Юрьеву.
— Алексей Михайлович, вы бы хотя бы позвонили мне, — продолжал бухтеть Мстиславский. — Ну вот просто набрать номер…
— Позвонить? — Голос Степана Сергеевича стал крайне неприятным. — Григорий, вам звонили. Алексей Михайлович. Люди Гоманькова. Я сам даже набирал.
— Мне никто не звонил! — запротестовал Мстиславский. — У меня музыкальный слух, я бы услышал звонки.
— А давайте посмотрим ваш телефончик, — добрым и ласковым голосом предложил Зверобоев. — Ну пожалуйста.
Гриша неохотно достал мобильник и впал в состояние легкого ступора. Его лицо изменило выражение. «Не может быть», — читалось на нем.
— Не может быть, — озвучил свое состояние искусствовед. — О, нет, только не это…
Он вертел в руках телефон, оказавшийся выключенным. Включил. Несколько долгих секунд шла загрузка. И вдруг аппарат разразился звуками, которые оповещали о непринятых звонках и эсэмэс-сообщениях. Гриша ударил себя рукой по лбу.
— Когда-нибудь я забуду прийти на свои похороны, — извинительно пробормотал он.
Лицо Зверобоева почти не изменилось. Однако сейчас на нём явственно читалось нечто не совсем доброе.
— Простите, простите, простите меня. Я дико извиняюсь! — уже с откровенной злостью произнёс Гриша.
Неловкая ситуация, в которую он попал, окончательно настроила его на негатив. Это было видно даже внешне: искусствовед откинулся в кресле, забросил ногу за ногу, а руки сцепил в замок. Юрьев оценил: Мстиславский был живой иллюстрацией к учебнику по бытовой психологии — так должен выглядеть человек, выставляющий все мыслимые психологические блоки.
— Совсем я старый стал, — внезапно всплеснул руками Степан Сергеевич. — Пора уже мне, ветерану, на пенсию собираться.
Оба гостя с недоумением уставились на хозяина кабинета.
— Я вас, Гриша, понимаю, — опять включив теплоту в голосе, докончил свой пассаж Зверобоев. — Если бы меня вот так под белые рученьки приняли, куда-то повезли и в тёмную нору затащили, я бы тоже подумал, что меня взяли. И сейчас будут давить и к сотрудничеству склонять. Особенно если бы это было в Вашингтоне в 80-х. Ну да ладно.